Леон

Хорошо, что Микель проявил снисходительность и помог мне с хвостом и усами. И особенно зубами: трудно вести дела, когда у тебя торчит изо рта два острых зуба сверху и два снизу. Теперь я отлично выгляжу, зато жутко голоден. Правила есть правила: кто опоздал на завтрак, не ест до ужина. Помню, как мне хотелось жрать в школе на первых уроках…

Адвокат ждет. Я, опомнившись, улыбаюсь:

– Блогерша?

Я вспоминаю: были самые первые опыты с моделью семьи, девушка втерлась в доверие ради популярности своего блога. Еще никому не было понятно, какого масштаба затея, девушка просто хотела поймать свои пару тысяч просмотров…

– Просит мировую. Соглашения сторон. У нее нет денег, чтобы оплатить наш иск. Согласишься?

«Может ли справедливость быть злом?» – звучит в ушах голос Микеля.

– Нет, – говорю я вслух. – Справедливость превыше милосердия.

– Что? – Ему проще сделать вид, что не расслышал. Впрочем, я и так слыву эксцентричным.

– Нет, – повторяю я сухо. – Поехали дальше.

Он послушно продолжает отчет, я смотрю на вазу с печеньем, которую секретарша оставила на столе. Нет ничего проще, чем протянуть руку и положить хрустящее, нежное, облачно-тонкое на язык, но я не двигаюсь. Правила есть правила…

– Погоди, – я прерываю его на полуслове. – Ладно, устрой для блогерши соглашение сторон, свою порку она и так уже получила.

Он кивает, делает пометку, продолжает свой доклад, я смотрю в окно. Наш небоскреб отражается в соседнем, и оба отражают белый след самолета в небе.

– Леон, – голос адвоката меняется.

Я смотрю вопросительно.

– Ты очень крут, – говорит он хрипло, – но ты… подросток. В супермаркете тебе пива не продадут.

– Я не пью пива, – не могу понять, куда он клонит.

– Столько народа интересуется тобой. Разного народа… Я хочу предложить тебе кое-что, просто выслушай.

И он снова говорит, приглушив голос.

– Спасибо, – я дослушиваю до конца. – Буду иметь в виду. Надеюсь, что не понадобится.

Он смеется с облегчением.

* * *

Без четверти шесть я топтался под дверью столовой. Я так хотел есть, что сводило живот, а голова кружилась еще с полудня.

С первым ударом часов я вошел, упал на свое место за столом, как ястреб на добычу, и съел все: салат, котлету, рагу из овощей, а из каких, я так и не понял. Сожрал неопознанными.

Микель не комментировал. Сам он ел мало и потихоньку; только когда я, все еще голодный, но на полдороги к сытости, откинулся на спинку стула, он сказал вполголоса:

– Герда…

– Что?! – Я подпрыгнул.

– Отлично прошла первый перегон. Попала в шторм, ничего серьезного, но сейчас на верфи. За пару дней ее подлатают, и пойдет дальше.

– Она ранена?!

– Ничего серьезного, – повторил он с улыбкой. – Замена кое-какого такелажа, это просто отдых. Ну и ракушки от дна отскрести, в тех морях ракушки цепляются, как блохи на помойке. Я рассказываю, чтобы ты успокоился.

– А я спокоен, – я засмеялся так нервно, что любой профильный врач немедленно подсадил бы меня на таблетки. – Спасибо, Микель.

– Все думал, как ты воспользуешься магией на деловой встрече, – сказал он небрежно. – А ты решил никак.

Я обдумывал несколько секунд, что ему ответить.

– Это как ртуть и вода, – выговорил наконец. – Магия и коммерция несовместимы. Не смешиваются.

– Убедительно, – он кивнул. – Я бы сказал, информативно…

– Теперь вы заберете у меня… письменное разрешение? – спросил я тихо.

– Нет, – он, кажется, серьезно о чем-то задумался. – Скажи мне вот что… Ты сделаешь для людей модель идеальной семьи, для каждого свою. Что, если на контрасте с твоим идеалом они осознают, что их собственные привычные семьи – несчастны? Это добро или зло?

Сто тысяч раз я уже отвечал на этот вопрос. В половине случаев – на камеру.

– Семья, – сказал я и поймал себя на отрепетированной интонации, – это не группа людей. Не предмет и не явление. Семья… это процесс, Микель. А процесс порождает опыт. Эти люди… я не знаю, если честно. Будут и ошибки, и трагедии… Но люди с опытом жизни в счастливой семье – хоть на два часа, хоть на одну рыбалку – уже другие люди. Это добро.

– Чем ты только не торговал, – пробормотал Микель. – И колечками, и перчатками, и советами. И ценными бумагами, и криптовалютой… Как думаешь, есть ли в мире что-то, предмет или явление, которое ты не смог бы продать?

– Микель. – Я обиделся, ему легко удавалось меня обидеть. – Нам в средней школе задавали сочинение на тему «Радости и ценности, которые невозможно купить за деньги». Это же детский нравоучительный уровень, почему вы говорите со мной как с младенцем?!

– Будешь десерт? – Он не возмутился. – Шоколадный фондан со сливочным мороженым?

– …Я не спекулянт, не мешочник и не перекупщик. Торговать – не значит набивать карманы! Для меня это значит…

Запах горячего шоколада заткнул мне рот эффективнее кляпа. Следующие десять минут в столовой было тихо и благостно: я переживал обонятельные, осязательные, вкусовые аккорды, как подсолнух переживает рассвет – в молчаливом экстазе.

– Добавки? – коварно осведомился Микель.

Я помотал головой, переживая послевкусие, словно тонкий шлейф после очень хороших духов.