Леон

Крыса лезет в водосток и сидит там так долго, что я начинаю нервничать. Наконец выбирается с обрывком бумажной салфетки в зубах, тут же сплевывает, очень недовольная. Водосток свободен, впрочем, как и крыса, но она даже не берет у меня призовой сыр, сразу удирает, когда я отпускаю ее. Робот-пылесос подбирает салфетку и тут же моет пол до блеска. Нет, так вполне можно вести хозяйство; не то что бедный мой отец, с тремя-то детьми и без единого робота…

Я открываю новости на планшете и сразу натыкаюсь на свою фотографию, сделанную на улице, исподтишка. Заголовок: «Парень-сирота, явившийся ниоткуда, в семнадцать лет заработавший свой первый миллион, кто он? Леон Надир – гений бизнеса или пузырь, который скоро лопнет? Читайте на нашем…»

Я ощущаю присутствие Микеля в доме. Он никогда не приезжает и не приходит, а просто появляется, возникает, заново создается. Я радуюсь, что так здорово успел все сделать к его возвращению, и немного нервничаю, но это не страх. Бояться чего-нибудь в этом доме я давно перестал.

Выключаю планшет. Торопливо поднимаюсь к себе и одеваюсь к уроку – шорты, футболка, кеды. Стучусь в библиотеку; Микель сидит на стремянке, как на барном стуле, листает миниатюрный том в синем бархатном переплете, а еще одна книга лежит у него на плече, обнимая страницами, и тихонько вибрирует, посвистывая, будто сверчок.

Ко мне эта книга никогда так не ластится.

– Ну что? – говорит Микель вместо приветствия. – Разбогател?

– Еще нет, – отвечаю смиренно. – Но не в деньгах счастье.

– Пошли, – он ставит на полку миниатюрный синий том, а потом, поглаживая, осторожно ссаживает туда же любвеобильную книгу, которая не перестает урчать. – Идем учиться, миллионер.

* * *

Отец учил меня подкидывать взглядом чашки, это было понятно и забавно. В школе я заучивал премудрости высшей магии, и, хоть подразумевалось, что в жизни мне это не пригодится, занятия имели практический смысл: я получал «образование», чтобы повесить на стенку «аттестат». Чтобы потомки, предки, соседи и горожане не могли меня упрекнуть в нарушении приличий.

А вот Микель, как мне поначалу казалось, вообще ничему меня не учил. За первый месяц занятий он не показал мне ни единого упражнения и не открыл ни одной магической книги. Он заставлял гулять по каменистым тропам в холмах, встречать рассветы, провожать закаты, смотреть на облака. Он заставлял меня воображать, как дышит бриз над морем, как дышит улитка или бегущий от преследования волк. Следуя его скупым указаниям, я полностью уходил в себя, делаясь осажденной крепостью, а потом исчезал и растворялся в вечернем солнце, как сахар в теплой воде. Он предлагал мне думать, как трава, или как кровь в моих венах, или как тень птицы на поверхности воды, и я даже не удивлялся, отчего у меня все это получается. Я не понимал, что он со мной делает, но это не было неприятно, скорее забавно, похоже на игру. Мне даже стало нравиться. Я стал ждать наших прогулок с нетерпением.

А потом он отправил меня гулять одного. И, выйдя на вершину холма, я почувствовал, что мир вокруг изменился. Как будто я бродил много дней вслепую по песчаному дну, и однажды глаза мои открылись, и я увидел рыб всех цветов и очертаний, зеленые стебли и коралловый сад в сетке солнечных лучей; мир пронизан потоком смыслов, не заключенных в слова, но доступных мне, если я им доверюсь. Это длилось мгновение, но тут я понял, что впервые чему-то научился у Микеля.

В тот день он завел для меня дневник и выставил оценку за урок, высшую оценку – «сердце». Я был счастлив, готов был учиться день и ночь, и будущее виделось мне прекрасным – я, великий маг, познавший суть вещей, сам решаю свою судьбу и возвращаюсь домой, чтобы наказать мерзавца, убийцу, черного покупателя…

На другое утро, проснувшись, я осознал, что полностью потерял магические способности. Я, еще вчера имевший власть над природой, предметами и существами, стал беспомощнее дохлой крысы. Микель своими заданиями-играми сломал меня. Уж лучше бы навсегда превратил в собаку.

– Как ты можешь ему не доверять? – со слезами на глазах спрашивала Герда. – Своему учителю?!

Не будь Герды, я не явился бы в тот день на урок или снова попытался сбежать, но Герда была, и я сдался. Микель, ничего не комментируя, привел меня в библиотеку и впервые занялся со мной теорией, и уже через несколько минут я подумал, что с этого, пожалуй, ему следовало начинать. Впрочем, кто я такой, чтобы указывать Микелю порядок действий?

Понятие «магия» заключало в себе множество путей, выборов и практик. То, чему учил меня отец и чему я сам пытался по своему разумению научиться, казалось слабой веткой на огромном стволе. Микель, кстати, никак не выказал неуважения к нашим с отцом опытам. Он просто показал мне возможности. Для начала. Так, что у меня закружилась голова.