Леон

По мокрому песку носились собаки, гонялись за чайками и друг за другом. Я вспомнил, как сам бегал на четырех лапах, и отстраненный фатализм, воцарившийся в моей душе при виде океана, сменился нервным ознобом.

– Посмотри, как красиво, – сказала Герда.

В отдалении от берега барахтались в волнах люди в мокрой темной одежде. Цеплялись за доски, похожие на обломки кораблекрушения.

– Они тонут?! – Я готов был броситься на помощь.

– Они развлекаются. – Герда предусмотрительно взяла меня за локоть. – Не вмешивайся, Леон.

Покатила очередная волна. Люди забарахтались отчаяннее, один ухитрился вскочить на свою доску, и я увидел, что на щиколотке у него затянут черный шнурок. Рабство, галеры?! Пока я в смятении пытался понять, что происходит, человек сумел поймать волну и покатил, как по снежной горке, балансируя, быстро, ловко…

Но скоро потерял равновесие и шлепнулся в воду, и тогда я понял, что шнурок на ноге вовсе не держит его на привязи. Наоборот, это он взял в рабство доску, чтобы та не уплыла.

Волна докатилась до моих ног, и башмаки из резины и ткани промокли насквозь. Вода оказалась холодная, ледяная.

– Неужели им это нравится? – Я с недоумением поглядел на людей в прибое.

– Не силой же их загнали, – сказала Герда. – Это весело. Хочешь попробовать?

Я замотал головой.

– Иди теперь босиком, разиня, – сказала Герда. – Я однажды на берегу нашла огромную связку чужих ключей. Тоже кто-то гулял, задумавшись. Ворон считал.

Ворон здесь не было. Только чайки. Стоя на одной ноге, я развязал шнурок; Герда права, я веду себя как разиня…

– Добрые мыши, хозяин вернулся, – послышалось за спиной, и я резко обернулся. Микель стоял спиной к заходящему солнцу, я видел только его силуэт, но спутать ни с кем невозможно.

– Ты его покормила? – он обращался к Герде, говоря обо мне так, будто я по-прежнему был собачонкой. Она кивнула. Микель неопределенно махнул рукой в сторону от берега. Прежде чем уйти, Герда внимательно посмотрела мне в глаза:

– Старайся. Ладно?

Сложно было ухмыльнуться в ответ, но я справился.

* * *

Я поставил мокрые башмаки на песок подальше от прилива. Выровнял шнурки, затягивая время.

Солнце висело уже над самым горизонтом, и было это, как заметила Герда, невероятно красиво. Люди, явившиеся прогуляться перед закатом, их собаки, птицы в воде и в небе – все казались благостными, покрытыми золотой пыльцой.

– Читай, – Микель сунул руку в карман плотных синих брюк и вытащил сложенный вчетверо листок – белый, матовый. На листке было написано от руки: «Я, Микель, позволяю Леону Надиру использовать магию сегодня, сейчас, пока не скроется солнце». Ручка с золотым пером хранилась у него в нагрудном кармане. Я успел подумать – как он ухитряется так естественно сочетать хороший пиджак с грубыми рабочими штанами?

– Подставь мне спину…

Я повернулся, готовый получить удар. Он разгладил бумагу у меня между лопатками и через секунду вложил мне в руки листок. Свежая роспись под строчками была похожа на гроздь винограда.

И я почувствовал, как что-то изменилось. Солнце светило по-другому, тени ложились иначе, крики чаек из хриплых сделались нежными, будто звон серебра. Наверное, он был прав, когда говорил, что этот мир добр ко мне, он мне подходит, как идеальная почва для растения.

– Времени мало, – он снова сложил и спрятал бумагу. – Пока не село солнце, соверши здесь что-нибудь, чего не мог бы сделать я.

Ему будто платили за то, чтобы он ставил меня в тупик.

Я подумал несколько секунд. Наклонился, зачерпнул песок, протянул ладонь, будто показывая: вот, у меня только песок, ничего нет! Песчинки дрогнули, пришли в движение и завертелись, поднялись у меня на ладони длинным тонким смерчем, высотой как небольшая свеча. Золотые искры вплетались в движение, и еле слышно звучала мелодия – так пела шкатулка моего деда. Я поднял на Микеля вопросительный взгляд…

Он пренебрежительно усмехнулся, хлопнул меня по тыльной стороне ладони – не сильно, но музыкальный смерч у меня в руке развалился, снова превратившись в горстку песка. Он даже наклоняться не стал – песок, ракушки и мелкий мусор сами прыгнули ему в ладонь, завертелись и через миг сложились в миниатюрную копию ратуши моего родного города. Я сразу же узнал очертания зеленого шпиля, часов, балконов и арок и разглядел колокольню на башне. Колокол ударил несколько раз, и ратуша осыпалась, протекла у Микеля между пальцами.

– Если бы я мог сделать что-то, чего не можете вы, – сказал я с досадой, – это я должен был вас учить, а не наоборот. Верно?

Он выразительно глянул на солнце над горизонтом. Чем ниже оно опускалось, тем шире становился диск, и мельчайшие облака в чистом небе наливались розовым:

– Есть еще время. Соображай.