Леон

Туристический район, бойкое место, тут бы открыть мою лавочку. Все ходят полуодетые, никого не смутишь короткими штанами, а рубахи попадаются и вовсе смешные, яркие, с картинками. Любой скоморох отдал бы за такую рубаху половину ярмарочной выручки. И все почти босиком, в сандалиях странной формы. Я мельком глянул на свои ноги под столом – хорошо, что Герда еще на выходе с суденышка выдала мне здешние башмаки из синей ткани, с мягкими белыми подошвами. Красивые и очень легкие. Окажись я здесь в школьных ботинках, да еще и в куртке, – расплавился бы, словно олово в тигле.

Люди здесь говорили странно. Я вроде понимал каждое слово, но значение фраз то и дело ускользало, и оставался словно бы горьковатый привкус в воздухе. Вслушиваясь, я сам себе казался почему-то рыбой, которая пытается плыть в песке.

Потом я увидел мышку совсем рядом, у газона с густой травой, – она показалась на секунду и снова исчезла. Мысли мои переменились, я вспомнил свой магазин и добрых мышей, которые приносят удачу. Что станет с магазином? Кто теперь будет подкармливать моих мышей?!

Подошла Герда, поставила передо мной тарелку с высоким круглым бутербродом, уселась напротив – у нее на тарелке была рыба с тонкими лепешками.

– Ты успокоился, Леон?

– Я и не волновался, – отозвался я кисло.

– Сейчас мы поедим, потом сядем в самоходную повозку и поедем на важную встречу. От нее зависит твоя судьба, так что, пожалуйста, оставь свой гонор и веди себя хорошо. Пожалуйста, сделай это ради меня.

– А кто ты такая, чтобы я из-за тебя старался? – я пожал плечами.

– Ну, ты мне нравишься, – сказала она без улыбки. – Я желаю тебе добра. Достаточно?

– Неприлично девушкам первым говорить «ты мне нравишься». – Я растерялся.

– Почему? – она так удивилась, будто я сказал ей, что неприлично ходить на двух ногах.

Вместо ответа я взялся за свой бутерброд. Вовсе не чувствуя голода, начисто лишившись аппетита, поднес его ко рту, откусил…

Никогда! Никогда в семействе Надир не ели так вкусно – ни на завтрак с холодной кашей, ни на обед, ни на званый ужин, когда мать еще устраивала пиры. Я чуть не поперхнулся слюной, заставляя себя не глотать куски целиком, иначе удовольствие закончится за полминуты. Что за нежный душистый хлеб, что за сочное мясо, и кисловатый пряный соус, и как приятно языку прикосновение овощей, упругих и мягких одновременно, а ведь еще и листья салата! Может быть, ради этого вкуса и стоило однажды подняться на эшафот; на глаза навернулись слезы, но не потому, что я о чем-то сожалел.

Доев, я подобрал со стола последние крошки и только тогда посмотрел на Герду. Она сидела над своей тарелкой, глядя на меня, будто впервые увидела, и будто я при этом был полностью голый.

– Что? – Я покраснел.

– Ты такой голодный, – сказала она неуверенно. – Мне надо было что-то дать тебе пожевать еще на яхте. Печенье, чипсы…

– Не голодный. – Я увидел пятна соуса на своей рубахе и торопливо затер их бумажной салфеткой. – Просто, если бы ты всю жизнь ела холодную кашу с комками…

Я осекся и чуть не откусил себе язык.

– Хочешь, я возьму еще? – спросила она после паузы. Я помотал головой, хотя внутри меня все так и взывало: «Да! Да!» – Ты никогда больше не станешь есть холодную кашу с комками, – торжественно сообщила Герда, и покровительственные нотки в ее голосе выдернули меня из блаженства. – Теперь все будет по-другому.

– Я Леон Надир, – сказал я сквозь зубы. – Еще посмотрим, как будет.

Резонанс

Герда зачем-то соврала, что в самоходной повозке лошади прячутся под капотом, я обиделся – с кем она говорит? С младенцем? Она подняла железную крышку и стала объяснять устройство механизма. Я сказал, что сам могу такое сделать, были бы инструменты. Теперь обиделась она – ей почему-то казалось, что если я никогда не видел автомобилей, то не сумею представить, как они устроены.

Машина была в самом деле красивая – темно-красная, изящно вытянутая, будто камень в драгоценном колье. Уж точно получше, чем школьная карета; впрочем, таких автомобилей тут было, как воробьев на весенней пашне. Драгоценные украшения теряют блеск, если свалить их в груду, будто уголь.

Герда уселась за руль, и мы поехали. Я все ждал, что она начнет переноситься из одного пространства в другое, как это случилось, когда она была кораблем. Но она просто рулила, перестраивалась из ряда в ряд, сворачивала с магистрали на магистраль, и очень скоро я отвлекся, глазея в окно.

За час мы проехали несколько городов и десятки деревень, и все они были разные: то бедные и облезлые хижины, вот-вот развалятся. То живописные особняки, будто напоказ, как на соревновании богачей-архитекторов. Дорога с тысячью машин сменялась переулком, где едва протиснешься. На горизонте маячили горы. Мне казалось, что я попал из коробки с игрушками в целую игрушечную страну.