Но вернемся к «Хаджи-Мурату». С одной стороны, быстрая смена событий от случая к случаю с кустом «татарина» до въезда Хаджи-Мурата в аул Махкет, а в дальнейшем – смерть солдата Авдеева и описание утренней прогулки Николая I; а с другой – Дмитрий Оленин попадает на охоту, около него жужжит «тысяча, миллион комаров, и все они что-нибудь и зачем-нибудь жужжат» и что-нибудь значат. Картины воспоминаний проносятся в сознании героя, и Оленин неожиданно для себя самого делает нравственное открытие: человек создан для счастья.
Но то, что делал раньше герой (нравственный вывод), теперь, по мнению Л. Толстого, должен сделать сам читатель, вовлеченный в творческий процесс дорисовывания, додумывания, т. к. «я» художника сливается с «я» всех воспринимающих (57, 132). Добиться этого можно только воздействуя на сознание читателя всеми доступными писателю художественными средствами.
Ранее мы рассмотрели, как Л. Толстой умело использует принцип неожиданного «сцепления» случайных обстоятельств для воздействия на творческое восприятие человека, т. е., по сути дела, композицию художественного произведения. Теперь подробнее остановимся на художественной детали.
Обобщающий смысл выразительных деталей Л. Толстой подчеркивал в разговоре с П. А. Сергеенко. «Никакой мелочью нельзя пренебрегать в искусстве, – говорил Толстой, – потому что иногда какая-нибудь полуоторванная пуговица может осветить известную сторону жизни данного лица. И пуговицу непременно надо изобразить. Но надо, чтобы и все усилия, и полуоторванная пуговица были направлены исключительно на
О роли художественной детали в позднем творчестве Л. Толстого уже неоднократно писали.[206] Смысл всех замечаний по этому поводу сводится к тому, что Толстой именно в позднем творчестве обращает особое внимание на важную роль художественной детали в проявлении внутреннего мира героя. Л. Опульская, в частности, пишет: «Характеры в повести «Хаджи-Мурат» обрисованы настолько ясно и четко, несмотря на сложность и противоречивость некоторых образов и прежде всего образа главного героя, что психологическое обоснование поступков персонажей оказывается часто излишним. Так, 22-я глава повести кончается словами «Всю ночь Хаджи-Мурат не спал и думал»; а 23-я глава начинается так: «К середине ночи решение его было составлено». Как составлялось решение, читатель догадывается, домысливает на основе всего развития действия. То же и дальше, «Хаджи-Мурат так задумался, – пишет Толстой, – что не заметил, как нагнул кувшин, и вода полилась на него. Он покачал на себя головой и вошел в свою комнату». О чем думал Хаджи-Мурат, читатель догадывается по содержанию песни, которую пел Ханефи; а Хаджи-Мурат слушал. Как будто нечаянно оброненная деталь о кувшине
При анализе художественной детали исследователи говорили не об определенном принципе раскрытия внутреннего мира героя, а как о какой-то одной более или менее удачной находке автора. То, о чем пишет Опульская, непосредственно входит в целую систему таких художественных деталей, которые, по словам исследовательницы, «убедительнее самых многоречевых описаний» и раскрывают мир Хаджи-Мурата.
Это и есть творческая система позднего Толстого: «диалектика душ» воспроизводится в совокупности самых разнообразных средств. Деталь, обнаруженная Л. Д. Опульской, потому и кажется такой яркой и убедительной, что за ней тянется целый ряд как бы поддерживающих ее компонентов, она выражает целую систему в данном конкретном эпизоде.
Для подтверждения этой мысли обратимся к прологу повести.
Многими отечественными исследователями уже отмечалось его особая роль во всей художественной структуре произведения. Такая яркая деталь, как куст «татарина», неизменно приковывает к себе внимание тех, кто пытается разобраться в идейно-художественном содержании повести.[208]
В исследовательской литературе прежде всего выделилось символическое значение куста «татарина», близость его судьбы с судьбой Хаджи-Мурата и т. д.