Лекции о литературе. Диалог эпох

Конечно, Пьер Безухов находится на качественно более высоком уровне образованности по сравнению с горцами из «Кавказского пленника», но если вспомнить, что происходит в его душе на почтовой станции в Торжке после дуэли с Долоховым, то мы увидим, что Толстой отразил очень сходный духовный процесс. Пьер тоже воспринимает все, что случилось, в масштабах мировой истории. Он вспоминает о событиях французской революции, о казни короля, и весь окружающий мир предстает перед ним как сплошной хаос. Л. Толстой говорит, что мысли Пьера напоминали вращение свернувшегося винта. Перед нами «классический» образец «диалектики души», вернее, одна только стадия данного процесса, т. к. только после встречи с масоном все вернется на круги своя, и Пьер сделает для себя нравственное открытие – надо жить ради самоусовершенствования. Опять обретена закономерность бытия, духовное согласие с самим собой. Но ведь приблизительно то же самое происходит и в сцене похорон рассказа «Кавказский пленник». Обрядовое мышление горцев ни в коей мере не отрицает диалектичности их сознания. Через восприятие хаоса бытия – к строгой закономерности и к признанию смерти как одно из проявлений данной закономерности. Отличие заключается лишь в том, что горцы лишены внутренних монологов, их сознание полностью проявляется в формах обрядово-магического действия, а «диалектика души» Толстого проявляется в данном случае не в виде внутреннего монолога, а в точном, художественно верном воспроизведении обряда. Внешне это вроде бы не соответствует формуле Н. Чернышевского: «диалектика души» – это изображение того, «как одни чувства и мысли развиваются из других», а по сути своей перед нами один и тот же процесс, только воспроизведенный писателем различными художественными средствами.

Глава X «Хаджи-Мурат» как глубокое проникновение во внутренний мир человека, сформированного культурой Востока

В своем дневнике от 21 марта 1898 г. Л. Н. Толстой писал по поводу повести «Хаджи-Мурат»: «Есть такая английская игрушка peep-snow – под стеклушком показывается то одно, то другое. Вот так-то показать надо Хаджи-Мурата: мужа, фанатика и т. п.» (53, 188). Как уже отмечалось, выдвинутый здесь принцип художественного изображения на самом деле является ничем иным, как продолжением традиции М. Лермонтова. В своем романе «Герой нашего времени» писатель показывает не только то, что чувствует и переживает Максим Максимыч, но и странного для многих, действительно нового и необычного человека – самобытного русского романтика Печорина. Для осуществления этой художественной задачи Лермонтов применяет так называемую многократную смену ракурсов, вводит в свое повествование сразу нескольких рассказчиков, заведомо нарушает хронологию романа, подчиняет развитие сюжетных событий случайной прихоти автора.[193]

Русскому читателю уже известен Хаджи-Мурат. Наиболее ранним упоминанием о нем можно считать стихотворную повесть К. П. Беличева «Чеченец Берсак», в которой есть такие строки:

Блеснули шашки и кинжалы —
Бой рукопашный закипел.
Хаджи-Мурат, наиб удалый,
Вдруг из засады полетел.[194]

Кроме того, Хаджи-Мурат является героем «Очерков кавказской военной жизни» Е. Н. Смирнова, «Кавказского героя» Д. Л. Мордовцева и романа Ф. Ф. Тютчева «На склонах и долинах Дагестана». В этих произведениях Хаджи-Мурат – традиционный романтический герой, и характеристика, данная ему Ф. Тютчевым, выражает общую для всех трактовку образа: «Легендарная, до сих пор еще не вполне выясненная историей личность. Своего рода кавказский Валленрод, безумно храбрый…»[195]

По официальной версии Хаджи-Мурат – злодей, предатель и изменник.[196] Каков он был на самом деле – оставалось неизвестным даже тем, кто создавал все эти версии. И только благодаря Л. Толстому реальный человек превратился в образ громадной обобщающей силы.

Любые связи содержательны – так свидетельствуют современные исследователи в разных отраслях знаний. Связь означает соотношение понятий, явлений, предметов, лиц, событий, качеств, обстоятельств. Соответственно, и слова, связанные между собой тем или иным способом, тоже получают дополнительное значение: они начинают выражать содержание, которое непосредственно ни одним из слов не обозначается.[197]

Еще в 1875 г. в письме к критику и публицисту Н. Страхову Л. Толстой одним из первых обратил внимание на приращение смысла в системе внутренних связей литературного образа: «Каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами нельзя; а можно только посредственно – словами описывая образы, действия, положения» (62, 269).