Лёха

Потомку показалось, что не так из любви к искусству, то есть жратве, сказал это хохол, а как-то скорее – время потянуть. Да и у самого Лёхи его бравая решительность как – то стала съеживаться. Сказать гордо пиратскую фразу из «Острова сокровищ» – это одно, а вот глядеть, как убивать будут – другое. Менеджер по интернету видел кучу таких видео – когда глотки режут и головы отрезают, тут по миру, набитому видеоаппаратурой, засобаченной в каждую мобилу, была масса всяких ухарей-живорезов – от мексиканских наркодельцов до аллахамбарнутых бородачей. И, честно говоря, не нравились эти видео Лёхе, не по душе ему они были. Хотя недавний меткий бросок в того самого зольдата Карла и вид этого самого чертового водителя мотоцикла-тягача, пробитого штыком навылет, наоборот, вызвал такое ликование, что поди ж ты!

Менеджер попытался разобраться в своих ощущениях, но не успел толком. Дояр что-то буркнул буряту, тот понятливо кивнул и пошел к пленному. Встал у того в ногах, что то спросил. Неловко и услужливо задирая голову, лежащий на земле Стецько старательно принялся что-то объяснять, не видя, как со стороны затылка к нему, отводя винтовку на отлет, словно клюшку для гольфа, подошел Семёнов, несильно размахнулся и влепил окованным сталью затыльником приклада в висок полицаю. Вроде и слабо ударил, а голова дернулась не по-детски и самооборонщик обмяк. Деловитый дояр примерился, потом аккуратно приставил острие штыка к виску и несильно вроде надавил. С легким двойным хрупаньем, совершенно тихим, словно яичную скорлупу раздавили, штык легко провалился вниз. Тело полицая дернулось пару раз, и больше конвульсий не было. По – мертвому уже Стецько Гогун обмяк и распластался. Дояр прижал пробитую голову полицая ботинком, не без усилия выдернул штык, сделал пару шагов и опять, аккуратно примерившись, кольнул труп в грудь. Лёха поразился снова, с какой легкостью штык входит в тело, без звука, без усилий, словно в масло. Бурят невозмутимо закурил, пуская клубы дыма. Семёнов тем временем деловито потыкал штыком в землю, потом внимательно его осмотрел, вытер о белье, что на трупе было одето. Закинул винтовку за спину, кивнул буряту, подхватили грузно обвисшего мертвеца и словно на носилках сволокли его в кусты. Через минуту вылезли, таща с собой те самые жерди, что вчера помогли стреножить пленника.

– Вот теперь можно и позавтракать – как ни в чем ни бывало заявил Семёнов, а бурят полез в мешок с харчами. Менеджер и Середа переглянулись. Потом артиллерист пожал плечами и поудобнее устроился на подстилке, стал насмешливо покрикивать на азиата, брезгливо морщившегося, когда ему на глаза попадались те самые моченые арбузы. Лёха с некоторым удивлением смотрел на своих компаньонов, которые и в ус не дули, словно только что не зарезали человека. Причем так же деловито и спокойно, как до того убивали беззащитных пленных немцы. При этом себе потомок тоже удивлялся, потому как уже и до провала в прошлое много чего видал – в интернете, конечно, но все-таки. Даже, пожалуй и побольше видал, чем все трое его компаньонов. Куда побольше, то есть информации – то у него поболе в разы и на порядки. Стопудово, ни бурят ни Середа не могли увидеть в принципе, как запиливают пару человек бензопилой, например. В реале, не в дурацких фильмах. И в реале получается не очень, потому как не предназначена бензопила людей пилить, не та плотность и вязкость материала. И тут, в прошлом этом, лютом и беспощадном, тоже уже успел всякого насмотреться. И сам чуть было с кинжалом на пулемет не кинулся. И сам – собственными руками – не далее как вчера запорол насмерть живого боксера, распахав тому клинком все внутренности. И радовался несказанно, что сумел одолеть. Да, чего там перед собой-то юлить – и сейчас этим гордится. И справедливо гордится, прямо можно сказать – потому как вот все сидят живые. Тогда почему так не глянулась сценка расправы?

Ведь умом-то понятно – этот самый Стецько бодро и весело вел красноармейца на виселицу, да и сам бы не против был Семёнова избить как собаку – в том числе и прикладом. А приклад – то, как Лёха только что своими глазами видел – клюшку для гольфа переплевывает сразу и изрядно. Если б не боялся господ-немцев, то и бил бы. И ничего бы в душе у Гогуна этого не ёкнуло бы, небось потом еще бы и хвастал подвигами. И сапоги бы снял с висельника. Не запамятовал бы, точно совершенно. Тогда почему на душе какой-то холодок поганый? Тут Лёха подумал, что это наверное проявление человечности, но тут же испугался сам такой высокопарности. Тем временем на плащ-палатке расставили еду, красивый натюрморт получился. Хлеб свежий, пышный, лук, чеснок, огурцы небольшенькие. После поста особенно глаза радовались и желудок в предвкушении затомился. Глотая слюнки, менеджер оглядел застолье, на которое Семёнов даже и сала немножко выложил. Приступили к еде молча. Жевал, глотал, радовался. Но червячок все же мешал ощутить радость в полном объеме и это угнетало.

Когда позавтракали, Семёнов косо глянул на потомка и как бы в воздух сказал угрюмым тоном: