Вы можете представить себе, как изменятся результаты эксперимента, если ввести такую переменную как страх наказания или даже просто отвержения, стыда, — и легко поймёте, почему людям в условиях тотальной пропаганды в нацистской Германии или Советском Союзе было почти невозможно сформировать собственное мнение, отличное от мнения большинства. Даже если ты чувствуешь, что каша пересолена, ты скорее убедишь себя, что твои чувства тебе врут, а вот другие — правы. Так легче и безопаснее.
Находились, однако, дети, которые не соглашались с мнением большинства и, несмотря на слова первых трёх участников, сообщали, что их каша — не сладкая, а солёная. Их не так уж мало: во всех подобных экспериментах несогласных оказывается около четверти всех испытуемых. Конечно, если ввести переменную страха и усилить значимость вопроса для людей, то число нонконформистов уменьшается в разы. Но кто-то всё равно остаётся при своём мнении. Это значит, что мы — люди — не безнадёжны.
Если говорить не о детях, а о взрослых, то и здесь важны крепкие собственные ценности, выработанные путём опыта и рефлексии. Они чаще помогают преодолеть жажду принятия и присоединения к большинству. Человек, у которого есть собственное мнение, обычно знает, что у него есть союзники и единомышленники. Эти союзники необязательно должны жить с ним рядом или вообще существовать в физическом, материальном смысле. Например, христианин, страдающий за веру, не изменит своих установок только потому, что вокруг него люди другой религии. Такой человек, как выражаются психологи, интериоризирует своих союзников — «имеет их внутри себя», «носит в своём сердце». Именно об этом говорил Мартин Лютер: «Град крепкий — Господь наш». Такой человек с меньшей вероятностью будет бояться отвержения, и даже в экстремальных условиях скорее скроет свои ценности, (и останется им вполне преданным), чем откажется от них.
5 Как пропаганда защищает от реальности
Предположим, некая страна — назовём её Кривляндией — начала захватническую войну против нескольких соседних стран. Пропаганда день и ночь обрабатывает мозги граждан Кривляндии, заявляя, что эти страны сами хотели напасть на Кривляндию, и счастье, что «нам удалось нанести превентивный удар». Кроме того, пропаганда настойчиво повторяет, что во всех этих соседних странах окопались самые настоящие террористы, которые мучают и убивают детей в своих странах и вообще планируют уничтожить весь мир.
В один из дней Эрик, житель Кривляндии, звонит своему дяде Марку, живущему в соседней стране, на которую Кривляндия напала.
— Ну как вы там? — заботливо спрашивает Эрик.
— И ты еще спрашиваешь?! — кричит Марк. — Полный кошмар! Одна ваша ракета разнесла школу, а другая — роддом! Мы сидим в подвале и боимся выйти наружу!
— Держитесь! — сочувствует Эрик. — Это всё проклятые террористы. Хотят устроить Апокалипсис. Но мы скоро вас освободим.
— Какие террористы, о чём ты?! У нас никогда не было никаких террористов! Жили себе спокойно, пока ваши доблестные войска не зашли со своей артиллерией!
Эрик терпеливо вздыхает. Бедняги, у них нет точной информации. Да и откуда им её узнать? Ведь кривляндское телевидение у них не вещает. Эрик пытается подвести Марка к «правде» наводящими вопросами:
— А откуда ты знаешь, что ракеты летят с нашей стороны? Ты говоришь так, как будто точно в этом уверен.
— Да, я точно уверен! — кричит Марк. — Мы видели это своими глазами!
Эрик печально улыбается. Бедняги, они совершенно запутались. Он готов посочувствовать дяде.
— Понимаю, вам сейчас непросто, и так трудно разобраться в том, что происходит. Но поверь, наши войска не могли так поступить. Их единственная цель — освободить вас из лап террористов. Апокалипсис не пройдёт!
— Это вам все мозги засрали! — Марк в бешенстве. — Ты мне что, не веришь?!
— Дядя Марик, — говорит Эрик таким тоном, будто объясняет ребёнку, что нельзя пить из лужи, — вам всем нужно хорошенько понять, что…
Марк вешает трубку. Ему некогда болтать с Эриком: он стоит в очереди на колонке, и подошел его черед набирать питьевую воду в бутыль. Между тем начинает выть сирена: Кривляндия опять обстреливает его город.