На ночь мы организовывали стоянки. Кондрат выставлял посты и назначал сторожа к стреноженным лошадям. Все свободные от караулов спали вокруг костров или под повозками и только нам с Кондратом строили небольшой шалаш. На марше я был предоставлен сам себе, но на привалах и ночлегах обо мне заботился молодой казак, почти мальчишка: помогал влезть и сойти с седла, принимал у меня коня, ухаживал за ним, и многое прочее. Я замечал, что он вполне понимает мои команды и просьбы высказанные на немецком. Так я догадался, что это тот самый «казак из евреев». Однажды вечером, улучив время, я побеседовал с пареньком. Его звали Иосип, а прозвище дали Жиденко, по его происхождению. Рос он в еврейской семье и, как и я, рано остался без родителей. Их местечко стояло на пути крымской орды, возвращающейся к Перекопу, и всю семью, кроме сбежавшего в хлеба десятилетнего Йоськи, татары взяли в ясырь. Йоська бы не выжил, кабы не погоня. За татарами гнались казаки Кондрата, чтобы отбить у них пленников, да не успели. Зато нашли мальчонку и ещё нескольких человек из других разорённых сёл и местечек. Остальные спасённые разбрелись кто куда, не добравшись до Сечи. Кто-то нашёл родню, кто-то нанялся батрачить, и только Йоська так прикипел душой к спасителям и увлёкся их вольной жизнью, что упросил взять его с собой в курень. Первым делом его там крестили и крёстным отцом стал Кондрат. Так он влился в ватагу сечевых мальчишек, которым казаки постарше преподавали азы казацкой премудрости, а дьячок кошевого храма учил грамоте. С этим дьячком Иосип часто вёл богословские беседы, обычно заканчивающиеся оплеухой, которую скромный служитель церкви влеплял юному нечестивцу, посмевшему поправлять того в знании Ветхого Завета. В остальном ему тоже приходилось нелегко, работая с утра до ночи в услужении у старшин, с перерывами на часы учёбы, однако Йоська не унывал. Ему нравилось это место, эти люди, с их кажущейся суровостью, скрывающей добрые сердца. Со временем паренёк научился молчать больше, чем говорить и не вступать в диспуты. Стал сносно владеть конём и оружием. Год назад Иосип после короткой церемонии был объявлен казаком. Слушая рассказ, я подумал, что бы сказал Мататьяху, на такую характеристику своих гонителей – «добрые сердцем», но возражать не стал.
В четвёртую ночь нашего похода случилось это. Короткий свист, хрип и один из казаков свалился прямо в костёр со стрелой в спине. И, как оказалось, это вовсе не стрела, а арбалетный болт, тяжёлый и короткий. Последний раз мне приходилось иметь дело с арбалетами лет тридцать назад. Тогда среди протестантов попадались швейцарцы с гор, вооружённые такой штукой. С тех пор как мушкеты стали основным оружием пешего боя, надобность в арбалетах отпала. Если лук ещё был в обиходе у поляков, татар, кроатов из-за его скорострельности, то арбалет не имел никаких преимуществ перед мушкетом и, даже, пистолетом. Впрочем, одно преимущество было – тихий бой. Да, арбалет оставался оружием браконьеров. Но почему стреляли именно в нас? Убили казака, который никому не навредил на этой земле, потому что ничем с ней не связан. А теперь должен упокоится в ней навечно. Как рассвело, Кондрат послал несколько разъездов осмотреть местность, а сам пытался установить место выстрела, но это ничего не дало. Ветер за ночь выдул следы. Дневной переход мы проделали в смятении. Привал организовали засветло, и я предложил, что в моём положении было приказом, разбить настоящий укреплённый лагерь. Построить повозки вагентабором, на манер гуситского, а пространство между крайними из них замкнуть оградой из валежника и наломанного сухостоя, в общем, всего, что можно быстро собрать, связать и сложить изгородью в рост человека. Люди и лошади оставались внутри ограды, а вдоль неё курсировали сменяемые караулы. Расчёт был простой: той ночью убили казака, освещённого костром, значит, если скрыть пламя костров за оградой, это помешает прицельным выстрелам. План почти сработал. Прицельных выстрелов не было, зато наши невидимые враги послали несколько стрел навесом. Одна из них задела лошадь и понадобились усилия десятка человек, чтобы её удержать и успокоить, иначе бы она разнесла наш лагерь. Мы уверились, что вчерашний выстрел не был случайным и нас преследуют.