Лекарь

Только по заколоченным указом императора кирхам мы знали, что находимся в протестантской Силезии, а не въехали уже в католическую Речь Посполитую. Ночевать устроились на одном из хуторов, перед этим прогнав хозяев в хлев, оставив в услужении хозяйскую дочь, девицу робкую, но смазливую. Ей пришлось стряпать, поддерживать огонь в большом очаге, таскать дрова и воду. И выпивку. В доме солдаты обнаружили подпол, а в нём запасы вина, которые и принялись осушать, невзирая на брюзжание фон Бёлля, что завтра рано утром нам снова выступать. Вахмистр Клемке, командир конвоя, видно, по привычке всегда быть примером своим солдатам, уже вылакал галлон вина сам и теперь провожал сальными глазами любое движение хозяйской дочки. Вдруг он встал на нетвёрдые ноги, громко рыгнул, осклабился и, перехватив крепкой рукой девицу поперёк стана, поволок её в угол горницы, за загородку, где, скорее всего, держали овец до окота. Девушка зашлась воплями, но солдаты грянули скабрезную песнь в поддержку своего бравого командира и девичьи вопли утонули в её руладах. Возле загородки уже топтались несколько вояк, расстёгивая ремни и перебраниваясь об очерёдности. Несмотря на долгие годы службы полковым лекарем, я не мог оставаться в этом доме и в такой компании. Прихватив с собой выделанную коровью шкуру, устилавшую лавку, я пошёл на конюшню, где и заснул, завернувшись в неё. Спать пришлось недолго. Проснулся от звуков выстрелов, доносившихся со стороны дома. Выскочив из конюшни, увидел полыхающее строение и хуторян, палящих из пищалей по окнам, не давая ещё живым солдатам выбраться из пламени или цепами превращающих в фарш тела тех, кому это удалось. Я опрометью кинулся к коню и не взнуздывая, только схватив в охапку сбрую и свою сумку, вывел его из конюшни, влез ему на спину в виду кинувшихся ко мне селян и пришпорил. Мы вынеслись за ограду хутора, и я дал коню волю. Он мчал по заснеженному тракту, а я всё озирался назад, ожидая увидеть погоню. Но её не было. Значит, солдатские кони заартачились и не дали незнакомцам так просто себя оседлать. Скакал я несколько часов, пока наконец решился остановить беднягу коня. Первым делом набрал в рот снега и так сглатывал образовавшуюся влагу. Напившись сам, попытался таким же образом напоить коня, но тот есть снег не захотел. Тогда я стал держать снег в горстях, пока в ладонях не накапливалось несколько унций воды и давал её слизывать гнедому. Видя, что конь этим не напивается, а руки уже замерзают, я придумал другой способ – посыпать спину коня равномерным слоем снега, через несколько минут уже блестевшего каплями между шерстинок моего гнедого. Я собирал эти капли шейным платком, выкручивая затем его в меховой драгунский колпак, чудом задержавшийся на моей голове во время всех ночных перипетий. Дело пошло быстрее, конь напился и отдохнул. Я обтёр его мехом шапки и взнуздал. Оставалось жалеть, что он не осёдлан, но это была наименьшая из бед, в которых я оказался. Один. Неизвестно где. Вокруг недоброжелательное, а то и откровенно враждебное население. Вернуться не могу. Что ждёт впереди не знаю. Помощи получить неоткуда. Все упования только на Бога, с которым у меня отношения сложные и неоднозначные. Водрузившись с помощью пенька на своего гнедого, я пустил его шагом по насту, считая, что если есть дорога, то она приведёт к людям, а те являются императорскими подданными и среди них окажется представитель власти, обязанный мне помочь. Так, двигаясь до сумерек без остановок, даже позволял себе дремать на ходу. Когда стемнело, я залез на спину коня, а с него взобрался на сосну и осмотрелся. Где-то впереди по ходу моего бегства светились в ночи огоньки. Значит, там жильё. Взяв коня в повод, я пошёл навстречу огням. Деревенька отстояла в стороне от тракта. Пока я к ней дошёл по колени в снегу, ноги замёрзли окончательно. Отогрев за пазухой пистолет, зарядил его и взвёл. С оружием наготове приблизился к крайнему строению. Это был приземистый дом, полуземлянка. Вход располагался внизу, ниже уровня двора. Туда спускалась пара бревенчатых ступеней. Крутая камышовая крыша почти доставала до земли. Когда мне оставалось ступить два шага до входа, в избе всполошились куры и дверь отворилась прямо передо мной. Сначала я увидел ноги обтянутые чулками и обутые в видавшие виды чёрные башмаки. Затем из-под стрехи показался сам обладатель башмаков – коренастый бородач в чёрном кафтане с ермолкой на нечёсаной голове. Мне повезло выйти на соплеменников. И хоть я уже сорок лет, как был христианином, но на сердце у меня отлегло. Тут я среди своих и уверен, что мне помогут.

Мужчина ещё рассматривал меня, когда я произнёс: «Шалом алейхем!» С недоумённым видом он возвратил мне это старинное еврейское приветствие и посторонился, приглашая войти. В доме стоял смрад. Везде на стенах висели распятые шкуры животных: лис, хорей, ласок, зайцев. Всё указывало на то, что это жилище скорняка.

– Как тебя зовут? – обратился я к хозяину.

– Мататияху, господин.

– Ты один тут обитаешь?