Легкая еда (ЛП)

  «Она оставит тебя, папа», — сказала Ханна, приехав в гости в прошлом году, они вдвоем сидели в тени, пока Алекса возилась внутри. — Ты знаешь это, не так ли?

  Он взял обе руки Ханны в свои и поцеловал ее в переносицу. «Конечно, она будет. Во время." Он подмигнул. «Только до тех пор, пока мы закончим это место первым, а? Тогда, по крайней мере, она оставит мне крышу над головой, под которой я буду несчастен.

  На пленке его голос был крепким, счастливым; счастливее, чем она когда-либо помнила, когда он казался в том пригородном городке в Кенте, каждый день в семь двадцать три, домой в шесть пятьдесят четыре.

  Ханна подумала, что вторым звонившим могла быть ее мать, семейная симметрия идеальна, но это была Джоанна, коллега по работе; у нее был забронирован парный корт в теннисном центре завтра на десять утра, и кто-то выбыл, хочет ли Ханна занять их место? Ханна подумала, что может; она набрала номер Джоанны, но линия была занята.

  Она попробует позже. Теперь она заварила чай и выпила его с кусочком кофе с миндалем и сегодняшним « Индепендентом». Там была замороженная лазанья, которую она могла положить в микроволновку, приготовленный салат, две стопки папок на столе, ожидающие пометки. Она угостилась новой Мардж Пирси, и она, толстая и белая, сидела на подлокотнике ее кресла у окна и просила, чтобы ее прочли. Желания женщин. Ах, да, подумала Ханна, мы все знаем о них.

  Она как раз наливала себе бокал вина, когда телефон позвал ее в другую комнату; уверена, что это будет Джоанна, проверяющая насчет тенниса, она была плохо подготовлена ​​к хрупкой жизнерадостности своей матери, желая получить совет Ханны насчет отпуска — прогулки на Крите или рисование акварелью на Флэтфорд-Милл? Ханна поняла, что это был способ ее матери сказать: «Посмотри, как хорошо я выживаю, сохраняю позитивный настрой и все еще превращаю дезертирство твоего отца в оазис возможностей». Съезди на Крит, хотела сказать Ханна, там больше шансов встретить мужчину. Какая-нибудь смуглая овчарка, которая будет в восторге от твоего подтянутого, хорошо сложенного тела и белой кожи. Как будто это все, что нужно ей — ее матери — всем им. Желания женщин действительно!

  Пятнадцать минут спустя Ханна не без любезности сказала матери, что ей нужно закончить маркировку, положила трубку и взяла вино и книгу наверх, в комнату с эркером, которую она использовала как свой кабинет и которая выходила окнами на парк. Она поставила вплотную к окну плетеное кресло, набитое подушками, и, раздвинув занавески, любила сидеть в нем по вечерам и читать, время от времени поглядывая на мерцающий сквозь верхушки деревьев свет.

  Ее отец познакомился с Алексой в том же году, когда она начала жить с Джимом. Это была ее вторая попытка завязать стабильные отношения, и она была уверена, что она увенчается успехом. Предшественник Джима, Эндрю, был вспыльчивым ирландцем, с которым она познакомилась, когда он был в творческом отпуске в Королевском колледже в Белфасте. чернота торфа и спасительная благодать полового органа. Эндрю, который в хороший день мог, не моргнув, осушить целую бутылку «Джеймсона», и чье представление о хорошем сексе заключалось в том, чтобы толкнуть ее к удобному столику и задрать юбку вокруг шеи. В первых двух случаях, хотя она и думала, что признавать это политически некорректно, Ханна находила это явно захватывающим; после этого это был случай убывающей отдачи, пока все, с чем она ассоциировала занятия любовью Эндрю, не были больными бедрами и синяками на бедрах.

  Джим был другим: странствующий учитель музыки, с которым она впервые столкнулась, обучая нервного тринадцатилетнего подростка в очках National Health во время исполнения первой части концерта Моцарта для кларнета. Джим также взял в свои руки музыкальное образование Ханны, помог ей понять, что Бенджамин Бриттен — это нечто большее, чем его роман с Питером Пирсом, и что можно увидеть день концертов с участием всех шести струнных квартетов Бартека. как нечто большее, чем испытание на выносливость. Они лежали в ее постели и слушали Шуберта, говорили о том, где они будут жить, когда поженятся, придумывали имена для своих детей — Бела и Тасмин были любимцами Джима — и смеялись над тем, на каких тростниковых инструментах они будут учиться играть. Чуть меньше двух лет спустя Ханна все еще находила следы его присутствия в доме: трость кларнета, спрятанную за подушками дивана, партитуру Билли Бадда среди пыльных папок, в которых она хранила свои старые конспекты лекций в колледже. Слово «перипатетик» оказалось подходящим.