Легкая еда (ЛП)

  Он набрал номер суперинтенданта, и его приветствовал сварливый голос Элис Скелтон, каждый слог которого напоминал лимонную цедру, выдавленную через терку. — Джек дома в субботу утром, Чарли? Будь благоразумен. Зачем оставаться в лоне его семьи, когда есть дурацкие маленькие мячики для гольфа, по которым нужно бить? Или, в случае с Джеком, больше похоже на перекос в бункере.

  — Спасибо, Элис, — любезно сказал Резник, — может быть, ты скажешь ему, что я звонил.

  Он налил вторую чашку кофе и выпил ее, читая раздел «Обзор» вчерашней газеты « Гардиан»; Не самый естественный выбор газеты для Резника — вряд ли он друг полицейского, — но недавно они начали издавать джазовый обзор компакт-дисков, который был отчасти приличным. Диззи Гиллеспи возглавлял биг-бэнд, в который входил Кларк Терри, теперь это звучало интересно.

  Сказав себе, что он не собирается приближаться к стадиону округа, Резник появился за пять минут до конца и нашел место на той же стороне, где он стоял в предыдущие сезоны, суббота за другой субботой, в окружении той же разрозненной группы нытиков и празднующих, с которыми он разделил сомнительные радости быть сторонником Ноттса. Но теперь правительственные постановления были соблюдены, и старое место было преобразовано в фешенебельный стадион для всех мест, цена входного билета почти удвоилась, большинство друзей Резника разъехались, и, найдя столько денег на улучшения, клуб не удалось найти аналогичную сумму для улучшения команды.

  В эту конкретную субботу, казалось, было по крайней мере два игрока в футболках домашней команды — скорее всего, новобранцы с минимальной заработной платой из программы молодежных тренировок, — которых Резник не мог узнать, и, судя по тому, как они начали играть, остальные игроки команды не были мудрее.

  Пытаясь защитить свои ворота, два защитника "Каунти" столкнулись друг с другом, выпрыгивая за одним и тем же мячом. Для Резника это стало последней каплей. За пятнадцать минут до конца, склонив голову, он повернулся и направился к выходу, плечом к плечу со всеми теми болельщиками, которые решили сделать то же самое.

  После этого он понял, что проводить ночь в собственной компании — не лучшая идея: он подумывал позвонить Ханне на случай, если она еще не собирается встречаться, а если это так, то она могла подумать о встрече с ним. Но к тому времени, как он добрался до главной дороги, он выбросил эту мысль из головы. Вместо этого, вопреки всем своим прежним наклонностям, он пойдет в Польский клуб.

  Он купил светло-серый костюм шесть лет назад или больше, и, поскольку у него был фаворит, это был он; было только одно маленькое пятнышко, которое он смог найти, темное пятно возле лацкана, которое в основном исчезало, когда он царапал его ногтем. Он погладил бледно-голубую рубашку и завязал темно-синий галстук с большей тщательностью, чем обычно. Бар в Польском клубе делил большой зал на две неравные половины, и в большей из них, той, что с небольшой сценой для оркестра, он нашел Мэриан, сидящую за барной стойкой.

  «Чарльз! Вы здесь! Приходите, приходите, приходите и присоединяйтесь к нам. О, ты не представляешь, как приятно тебя видеть. Когда Мэриан сжала его руку и с энтузиазмом поцеловала в обе щеки, Резник подумал, что до него начинает доходить.

  Одетая в черное платье с неброским белым бантом, с единственной ниткой жемчуга на шее, она была окружена несколькими женатыми мужчинами позднего среднего возраста, чей двухнедельный трепет возникал из-за флирта с ней вне пределов слышимости их жен. Волосы ее были собраны высоко на голове и скреплены серебряной заколкой; серебряные серьги подчеркивали стройность ее шеи. Она была элегантной женщиной, некоторые назвали бы ее красивой; Резник предположил, что некоторые из тех, кто стоял рядом с ней, часто это делали. Они неохотно отступили назад, чтобы пропустить его, и теперь продолжали стоять, неохотно, а Мариан засыпала Резника вопросами, предлагала купить ему водку по его выбору, улыбалась ему в глаза. Еще десять минут, и они ускользнули обратно к своим женам.

  — Ты выглядишь счастливой, Мэриан.

  "Не красиво?"

  "Конечно."

  «Желательно?» Она смеялась над ним глазами.

  Почему же, задумался Резник, и не в первый раз, за ​​все годы, что он знал ее — почти с тех пор, как они были детьми, — он ни разу не подумал о ней сексуально? Было ли это тем, что наряду с ее красотой она так явно носила на рукаве свою польскость? Думать о ней как о партнере — любом серьезном партнере — означало бы вернуться к жизни, которую он почти отверг. Жизнь его родителей, жизнь в изгнании. Чужие в чужой стране.

  Он оглядел зал, увидел женщин в расклешенных платьях, мужчин, некоторые из них в галстуках-бабочках, детей, бегущих между столами, вставших, как миниатюрные копии старших; на танцполе две пары танцуют вальс под оркестр под управлением аккордеона; фотографии павших генералов на стенах.

  — Чарльз, о чем ты думаешь?

  Резник улыбнулся. — О, ничего важного.

  — Какое-то ужасное преступление?

  Он покачал головой. — Мэриан, я обещаю тебе, что это было не так.