Легкая еда (ЛП)

  На мгновение она положила руку на его руку. «Знаешь, Чарльз, одна из вещей, которая сделала бы меня самым счастливым? Если бы однажды вечером, как сегодня, ты вошёл бы сюда с красивой женщиной под руку, с женщиной, в которую ты влюблён.

  Несмотря на себя, Резник рассмеялся. — Мариан, ты просто мечтатель.

  "Ой." Она приблизила лицо. — А ты нет?

  «Я думаю, — сказал Резник, допивая свою водку и поворачиваясь к оркестру, — нам почти пора танцевать».

  Вальс закончился, пожилые пары медленно двинулись обратно к своим местам, аккордеонист попробовал свои пальцы с исследовательским росчерком и объявил первую польку вечера. Мэриан сняла высокие каблуки и надела пару туфель на плоской подошве, которые она принесла специально для этой цели, и взяла Резника за руку, когда они ступили на пол.

  Сорок минут спустя, всего с двумя короткими перерывами, они все еще были там, слегка вспотевшие, галстук Резника был расстегнут на шее, верхняя пуговица рубашки была расстегнута.

  "Понимаете." Мэриан рассмеялась, стукнувшись грудью, когда номер неуправляемо закончился. «Видите, как вам весело? И почему ты должен приходить сюда чаще?»

  Резник вытер виски и с тоской посмотрел на бар. — Думаю, мне нужно выпить.

  Она поймала его за руки. "Через некоторое время." Озорство плясало в ее глазах. «Ранее я разговаривал с моим другом руководителем оркестра. Кажется, я знаю, что они сейчас будут играть».

  Когда Карл Перкинс написал ее, сомнительно, чтобы он когда-либо представлял, что она звучит именно так, но польский рок-н-ролл был тем, чем он был, «Синие замшевые туфли», чем они являются. Одной из вещей, которым Резник научился у своего дяди, портного, побывавшего в Америке и вернувшегося с любовью к джазу и джиттербагу, было умение танцевать джайв; от кого Мариан узнала об этом, Резник так и не узнал. Но вместе расстегнутая куртка Резника исполняла собственный танец, хотя и не сенсационный, но они были довольно хороши.

  «Переверни Бетховена».

  «Тутти Фрутти».

  «Маленькая Куинни».

  Резник оступился, не смог поймать протянутую руку Мэриан и едва не затоптал ногами маленького ребенка. Этого было достаточно. И на этот раз он не потерпит никаких возражений.

  Они обошли второй бар и нашли два места; пока Мэриан пошла освежиться в дамском баре, Резник болтала с барменом в жилете и ушла с двумя холодными кружками пива. Интересно, подумал он, умеет ли Ханна так танцевать? О, Чарльз, а ты не мечтатель? Он никогда не должен был впускать ее в свои мысли. Когда Мариан вернулся, он извинился и вышел к телефону. Он не надеялся, что она будет дома, но она взяла трубку после третьего звонка.

  "Привет?"

  — Ханна?

  "Да."

  Небольшая пауза, а затем: «Я не думал, что ты будешь там».

  "Это кто?"

  Когда он сказал ей, наступило небольшое молчание, прежде чем она сказала: «И поэтому ты позвонила, потому что думала, что меня здесь не будет?»

  "Нет."

  Он мог слышать музыку, слабую и далекую, что-то, что она слушала, гитары. «Не слишком ли поздно, — спросил он, — чтобы вы встретились со мной, чтобы выпить?»

  Двадцать

  В тот день Ханна пошла в меньший из двух бродвейских кинотеатров и посмотрела тунисский фильм «Дворцовая тишина» ; она сама и, возможно, полдюжины других наблюдают за женщиной, возвращающейся из изгнания в новую независимую страну и медленно примиряющейся с требованиями настоящего и прошлого. Женщина, певица, среди других женщин, для которых молчание было единственным выходом. Ханна сидела в конце одного ряда, вплотную к стене, стараясь не бороться с нарочито медленным течением времени, борясь со своим предубеждением против резких звуков арабского языка. Постепенно фильм покорил ее, так что к концу она полностью погрузилась в его ритм, а когда уходила, голоса и движение в Кафе стали слышны. Бар по соседству казался безжалостным и громким. Она возмущалась движением и толпами на улицах. Пересекая конец Кламбер-стрит по направлению к Старой рыночной площади, ей показалось, что она заметила Шину Снейп среди группы из полудюжины или около того девушек, шумно перекрывавших тротуар возле банка.

  На площади стояли молодые люди в футболках с черными и белыми полосками, угрожая столкнуть друг друга в фонтан. Ханна обогнула их и прошла по Сент-Джеймс-стрит, мимо «Сказок о Робин Гуде», направляясь в гору к Лентону, где она жила в террасном викторианском доме с видом на полосу травы, детскую площадку, церковь и лужайку для боулинга. .

  На ее автоответчике два раза мигал свет.

  Она полагала, что есть люди, которые могут снять пальто, переобуться, поставить чайник, вынести мусор и сделать множество других вещей, прежде чем нажать кнопку с надписью «играть». Она не была одной из них.

  Первый голос принадлежал ее отцу, звонившему из французской деревни, куда он переехал три года назад. Теперь его время было занято восстановлением полуразрушенного амбара с женщиной, ради которой он оставил мать Ханны, студентку архитектурного факультета и будущую писательницу, почти на десять лет моложе самой Ханны.