Все гости и Пилат с женой вышли на широкий двор дворца, чтобы быть под открытым небом на случай, если повторится землетрясение. Все были охвачены сильным волнением, никто не решался промолвить ни слова, все с напряженным нетерпением ждали возвращения посланного гонца.
Раб быстро вернулся и молча остановился перед Пилатом.
– Ты застал Его в живых? – спросил Пилат.
– Господин! Он был уже мертв, когда я добежал до места казни. Он испустил дух как раз в то мгновение, когда содрогнулась земля…
Два сильных удара раздались у ворот; никто не ждал их, и все испугались, как будто грозило новое несчастье…
В то же мгновение раб приблизился к Пилату:
– Господин! Благородные Фаустина и Сульпиций, посланники императора, явились к тебе: император Тиверий просит тебя помочь им отыскать Пророка из Назарета.
Шепот неудовольствия пронесся среди гостей Пилата: один за другим они торопливо покидали двор, спешили поскорее уйти от Пилата, и правитель остался один, покинутый всеми, один перед грядущей грозной судьбой и жестокой карой императора.
Старая Фаустина благополучно переплыла море и снова вступила на берег в Капрее, где нашла больного императора.
Она подробно рассказала ему все, что с ней произошло; Фаустина боялась взглянуть на больного, она думала, что не того он ждал, что она убивает в нем последнюю надежду. За время отсутствия Фаустины, болезнь Тиверия развилась сильнее, и старуха думала про себя: «Зачем небо допустило, чтобы я вернулась сюда; было бы милосерднее, если бы я умерла там, в далекой стране. Он ждал бы меня и надеялся, а теперь – я убиваю в нем всякую надежду, лишаю последней опоры…»
К своему удивлению, Фаустина заметила, что больной спокойно и даже равнодушно слушает ее рассказ. Когда Фаустина стала передавать императору все, что произошло в день ее въезда в Иерусалим, когда она вспомнила весь этот страшный день и сказала Тиверию, как близко было спасение, – она не могла удержаться от слез и горько заплакала.
Тиверий спокойно заметил ей:
– Неужели, Фаустина, ты искренно огорчена и жалеешь, что человека того распяли именно в тот день и тем лишили меня Его помощи? Неужели ты действительно верила, что Он может исцелить меня? Неужели долгая жизнь в Риме не отучила тебя от веры в кудесников и волшебников? Только дети могут верить сказке, которую ты узнала от людей в Сабинских горах.
С ужасом увидела Фаустина, что Тиверий никогда не верил и не ждал помощи от Пророка из Назарета.
– Зачем же ты послал меня в далекую чужую страну, – горько заметила старуха, – если не ждал помощи, если сомневался и не верил?
– Ты – мой единственный преданный друг, – ответил Тиверий. – Как мог я удержать, отговорить тебя! Я видел, что ты веришь и надеешься, я был рад, что еще в силах исполнить твое желание…
Но Фаустина не хотела согласиться, что Тиверий поступил хорошо.
– Ты опять обманул меня своим лукавством, – настаивала она. – Ты знаешь, что мне тяжелее всего, когда я не могу тебе верить…
– Ты напрасно вернулась ко мне, – сказал император. – Тебе было бы лучше в твоих родных горах…
Казалось, старый раздор готов был вновь вспыхнуть между ними обоими, несмотря на то, что оба они искренне любили и уважали друг друга. Но в то же мгновение старая Фаустина почувствовала острую жалость к своему старому больному другу, и, хотя в душе не согласилась с ним, не стала больше возражать ему. Ласково и любовно взглянула она на безобразное лицо больного и сказала кротко:
– Все-таки, я должна сказать, что Человек тот был истинным пророком. Я видела Его. Когда глаза Его встретились с моим взглядом, мне показалось, что я вижу Бога! Я была в безумном отчаянии, что не могла спасти Его от смерти!..
– А я рад, что ты не спасла Его, – возразил император. – Он был опасный человек и возмущал народ…
Снова пришлось Фаустине сдержать свой готовый вспыхнуть гнев.
– Я говорила о Нем со многими, – сказала она. – Он был осужден за преступления, которых не совершил; Его оклеветали…
– Если Он и не совершил тех преступлений, которые Ему приписывались, то совершил множество других, – устало заметил Тиверий. – Разве есть на свете человек, который за всю жизнь не совершил таких дел, искупить которые можно лишь смертью?
Но слова императора не вызвали раздражения у Фаустины; наоборот, они, казалось, побудили ее к какому-то решению. Она сказала:
– Я хочу показать тебе Его силу. Ты помнишь, я говорила тебе, что отерла лик несчастного осужденного своим платком? Вот этот платок. Хочешь взглянуть на него?
Она развернула платок перед императором, и он заметил на тонкой белой ткани очертания человеческого лица.
Голос старой Фаустины дрожал, когда она говорила:
– Этот Человек увидел, что я пожалела и полюбила Его. Не знаю, какой силой Он был одарен, как мог Он запечатлеть на моем платке одним прикосновением Свой скорбный образ. Я не могу без слез смотреть на Его страдальческий лик.