Легенда о хрустальном яйце

Когда Шмаков прибежал к месту взрыва, здесь уже не было ни саперов, ни Ситникова. Шмаков подошел к краю воронки: она стала еще шире и глубже. Из подворотни соседнего дома вышел дворник с метлой и лопатой.

— Жертвы есть? — издали крикнул Шмаков.

— Профессору глаза поранило, а так обошлось... Взрыв в землю ушел.

— А где профессор?

— Увезли в больницу.

На следующий день Шмакову сообщили, что профессор Ситников действительно чудом уцелел...

В короткий срок в институте разработали радиостанцию для аварийной связи на железной дороге. Радио на войне стало первейшей необходимостью. Все это понимали. Шмаков часто рассказывал своим сотрудникам, как еще в пятнадцатом году из-за несовершенства этого радио, из-за неопытности командования, неумевшего шифровать телеграфные донесения и приказания, трагически погибла целая армия генерала Самсонова.

Потом Шмакова вызвали в Москву. Наркомат путей сообщения требовал немедленного внедрения радиостанций на завод для серийного производства.

Профессору Шмакову не пришлось воевать. Но тогдашняя «броня» мало отличалась от повестки из райвоенкомата. И когда человек, работавший в осажденном Ленинграде говорит, что он не бывал на фронте, это, в общем, не так...

НА КАФЕДРЕ ШМАКОВА

БЕГУЩИЙ ЛУЧ

 Это произошло четыре года назад. Тогда еще для меня загадок в телевидении было гораздо больше, чем теперь. Как-то весной забрел я в институт. В узком коридоре неожиданно столкнулся с веселой стайкой девушек в белых пачках, которая исчезла за одной из дверей с табличкой «Кафедра телевидения». Что за новости? Какая связь между телевизионной техникой и балетом? Не знаю, сколько бы простоял я в недоумении возле дверей, если бы они вдруг не распахнулись и передо мной не оказался улыбающийся Анатолий Александрович Гольдин.

— Кто это? — кивнул я на дверь и пожал его широкую, слишком сильную и шершавую для научного сотрудника ладонь. (За свою короткую жизнь Гольдин уже успел покрутить баранку автомашины, поплавать на военном корабле, поработать лесорубом в тайге.)

— Маленькие лебеди, — ответил Анатолий Александрович.— Мы сегодня вещаем в эфир цветное телевидение. Если есть время, оставайся, только подожди меня здесь, я сбегаю за пленкой.

Оставшись один, я вспомнил прочитанное в недельной радиотелевизионной программе: «Пятница. 17 часов. Цветная передача из опытной студии Ленинградского института связи». И подумал вдруг: «Мне здорово повезло, я попал в число первых зрителей цветного телевидения». Помню, представил себе, как эта фраза звучала бы лет двадцать назад и как она будет звучать через двадцать лет...

— Вот и кино, — прервал мои размышления вернувшийся Гольдин. Под мышками у него были зажаты две жестяные круглые коробки, в каких обычно хранят кинопленку. — Кино у меня тоже не простое, а цветное, — заметил он и по-хозяйски распахнул передо мною одну из многих дверей, выходящих в этот узкий коридор. Только тут я заметил на отвороте пиджака Анатолия Александровича золотую медаль...

Я знаю Гольдина еще со студенческих лет. Мы поступали в институт, а он уже был пятикурсником. Впервые мы услышали о нем из приказа Псурцева, вывешенного на лестничной площадке. Министр связи награждал студента Анатолия Гольдина первой премией за ценную научно-исследовательскую работу. Потом Анатолий пришел в нашу группу и рассказал нам о студенческом научном обществе, руководителем которого тогда был профессор Шмаков. Гольдин принимал нас в это общество...

Золотая медаль была для меня приятной неожиданностью. Перехватив мой взгляд, Гольдин пояснил:

— За телекинопроектор для цветного телевидения. Вот за этот, — он подошел к длинному лабораторному столу, половину которого занимал аппарат, очень похожий на кинопередвижку в колхозных клубах. Открыв коробку, Гольдин стал надевать на ось катушку с пленкой. Он имел вид заправского киномеханика.

Короткий, но зато причудливый путь пришлось совершить пленке, прежде чем ее свободный конец Гольдин закрепил на пустой катушке. Сюда будет накручиваться лента во время демонстрации фильма. Проследив взглядом этот путь, я обнаружил, что в одном месте пленка проходит перед миниатюрной трубкой, а чуть правее, за лентой, расположились три фотоумножителя. Ну что же, так оно и должно быть, ведь я нахожусь не в кинобудке, а в исследовательской лаборатории кафедры телевидения.

— Вот и всё. — Гольдин закрыл пустую коробку.— Теперь, если хочешь, можем посмотреть, как репетируют балерины.

В студии никого не оказалось,— видно, артисты уже отрепетировали и теперь где-нибудь отдыхали перед выступлением.

— Опоздали, — вздохнул Гольдин и рассмеялся.— Ну да ничего, на экране увидим.

Студия была крохотной. Когда несколькими минутами позже в соседней комнате я видел на экране цветного телевизора сложнейший акробатический этюд и танцы, не верилось, что передача шла из этой просто игрушечной комнатки.