Ледоход

– Ты что-то путаешь, елка-дрын. Разве деньги за работу дают? Впрочем, в чем-то ты и прав. Кто много работает, тот много и получает. – Тимофей сделал паузу и продолжил с усмешкой. – Только получает не деньги, а инфаркты, инсульты, да прочие гадости! Так что, ты старайся, Наливайко! Зарабатывай, помогай строительству капитализма!

Наливайко вздохнул и промолчал, а Тимофей, видимо, всё же обрадовался какому-никакому товарищу, разговорился.

– Не пойму я тебя – уж мы-то, местные, издавна к комбинату прикипели. И понятно почему. А какого лешего ты сюда из города ездишь? Будто не знаешь, что денег на комбинате, кот наплакал. Директору деньги нужны? Отвечаю, если сам не знаешь, – еще как нужны! Главному инженеру деньги нужны? А главбуху? Всем им нужны, это тебе понятно, Наливайко? А поскольку ты всегда молчишь, то они и не знают, что тебе тоже деньги нужны! Вот они тебя и не приглашают в свою компанию. А ты стесняешься, елка-дрын, за грудки их взять, чтобы о себе напомнить! Закурить-то есть?

– Утром стрельнул. Одну. И больше нет. Однако всё-то ты про меня знаешь! Будто в городе есть куда податься! Вранье это! Работа, может, там и есть, да зарплаты нет. И вообще – все советские заводы, других-то нет, давно стоят. Одна видимость работы! Потому, ловить там тоже нечего! Сюда хоть на транспорте экономлю… Кстати, Тимоха, не приходилось мне узнать, чтобы и ты кого-то за грудки брал!

– Так мне деньги не нужны! Мне их тратить некуда. Меня натуральное хозяйство поддерживает. Жена по магазинам шастать не привычна, а на рекламу паскудную я не реагирую, не кидаюсь, на что попало. Это ты, Наливайко, без денег – совсем не жилец! Да бог с ними! А на татарина ты опять зря накатываешь! – подытожил Тимофей. – Ты с него пример бери. Всё у него припасено – и электроды есть, и сигареты, и совесть. Вон, вчера на реке корриду учинил!

– Ты о чём? Это, где гладиаторы сражаются, что ли?

– Темный ты человек, Наливайко! Как тебя земля сорок лет носит! Гладиаторы, это только по телевизору, где бои без правил. А коррида – это, когда озверевшие быки по улицам Парижа дурней гоняют. И дурни от рогов уворачиваются. Если прыти, конечно, им хватает! В общем, коррида!

– В Париже, говоришь! Это где самая высокая башня, с рестораном наверху? Да! У них всё с размахом…

– В Москве башня ещё выше, Останкинская, на полкилометра торчит. И тоже с рестораном. Хотя и в Париже, понятно, имеется. Эйфелевой зовется. Проржавела насквозь, – уверенно проинформировал Тимофей.

– А ты и в Париже уже побывал? – уважительно усомнился Наливайко.

– Не! Париж дочка в интернате показывала. Оставила нам его, этот интернат, а зачем он нам? Мы с женой включать не умеем, – неохотно осветил Тимофей свои отношения с Парижем.

– Фу, ты, черт! А я не пойму, что за интернат такой? Надо говорить – интернет! Я детям такой тоже сделал. Баловство это!

– Тут я не настаиваю! Может, интер-Нет, а может и интер-Да! Теперь много мудреных слов понапридумали! За всеми следить – голодным останешься! Вот ты напарника своего, Камиля, всегда поносишь. А знаешь, он ведь вчера опять детей спас. Как ледоход на Волге, так Камиль кого-нибудь с льдины непременно сымет, а то и из воды вытянет! Только к нему, почитай, со всей округи за помощью и бегут чуть что. А ты заладил – тата-а-арин, елка-дрын! Причем здесь национальность? Ты на ноги его кривые смотришь, а надо в душу глядеть! Он в беде даже чужого не бросит! Много ты теперь среди русских таких сыщешь? То-то же! Великим народом продолжаем себя называть, а как до дела доходит, так, где прежняя честь, где былая совесть? Всё в жадность обратилось, да наружу дерьмом выперло! Чуешь, запах, какой повсюду? Вот ты, к примеру, кто? Судя по фамилии, хохол? А в водицу-то ледяную не полез…

– Так у меня… дома трубу прорвало. Пока приехали, да перекрыли, так у нас свой ледоход был! Не дай бог, кому! Я и на работе не был! А тебя я, Тимоха, что-то не пойму. Чего печешься об этом татарине? – вдруг продолжил Наливайко.

Тимофей долго не отвечал. Он продолжал неудобно лежать на перевернутой лодке и разговаривать не хотел, но слово за слово, а разговор теплился. И неугомонный Наливайко после долгой паузы его возобновил:

– Так ты, Тимофей, сам вчера видел, как Камиль… Ну, того… Вот ведь, хоть ты его и защищаешь, а натура у него, пакостная! Мне и слова о вчерашнем не проронил! Сразу за работу, за работу! Всё ему мало!

– Видеть-то видел. Вчера многие видели… Бабы там, в основном, паниковали, да дети шныряли…

– Так что же ты, Тимофей, сам-то в воду не полез? – наконец и Наливайко поддел своего собеседника.