Леди чародейка

И эта поездка с мамой на Лагласс была словно завуалированной попыткой нам двоим сблизиться так же, как были близки мама и Сандра. И, кажется, у нас даже получилось: во всяком случае, мы непринужденно болтали, сидя в кафешках и ресторанчиках и пробуя местную, невероятно острую кухню. Бродили по остовам древних храмов, поднимались на гору, а после покорения Лагласса ходили по магазинчикам. В одном из них я приглядела красивую иллюстрированную книгу на родном языке.

Это были «Хроники Ордалона».

Новая вспышка. Я купаюсь в море и, отвыкшая от ласки теплых волн, откидываюсь на спину и плыву, чувствуя, как солнце обжигает прикосновением щеки. В какой-то момент понимаю, что меня с неудержимой силой несет все дальше от берега, а вокруг – бурлящая вода, отчего-то поменявшая цвет на белый. Я пытаюсь сопротивляться течению, но ничего не получается. Начинается паника...

Позже, когда меня, уже наглотавшуюся соленой воды, вытащили на берег, сделали искусственное дыхание и привели в чувство, мне сказали, что я попала в рип – отбойное течение. Благодаря маме, меня вовремя вытащили, но… Несколько десятков секунд я не дышала, а мое сердце не отстукивало ритм. Несколько десятков секунд я была мертва. Клиническая смерть… не думала, что когда-нибудь это случится со мной.

А, очнувшись и исторгнув из себя, казалось, целые литры соленой воды, едва обретя способность говорить, я сказала, что видела ее. Видела Сандру. Мама побледнела и попыталась разжать мои пальцы, которыми я вцепилась в ее плечо. А я все повторяла и повторяла: «Я видела Сандру. Я говорила с ней».

Вынырнув из темных глубин прошлого, я застонала от разламывающей виски боли. Воспоминания нахлынули разом и больше не отпускали, причиняя настоящую муку. Словно я, годами находящаяся в темноте, вдруг прозрела, и дневной свет вместо радости приносил лишь боль и ослеплял.

Я помню, как до хрипоты пыталась убедить маму в том, что говорила с погибшей сестрой. Помню, как плакала мама, уговаривая меня остановиться – не знаю, о чем я думала тогда, ведь своими словами я не утешала, а лишь вскрывала еще толком не зарубцевавшиеся раны.

Я слышала немало историй о людях, переживших клиническую смерть. О тех, кто видел своих погибших родственников, кто видел белый свет и куда-то уходящий длинный тоннель. О тех, что изменились безвозвратно после краткосрочного забвения. На несколько минут вычеркнутые из мира живых, но не принадлежащие миру мертвых, они переставали быть самими собой.

Доктор Вегре – тот самый психиатр из фешенебельного и невероятно пафосной клиники «Эйрисхолт» говорил, что кислородное голодание и последующая за ним клиническая смерть негативно сказались на моем рассудке. Я перепутала реальность и вымысел – историю Сказочника, в которой был эпизод встречи главной героини Беатрис с безымянной сестрой, погибшей от неведомой болезни. Сплела воедино сюжет книги, который во всем, что касалось реального мира, совпадал с сюжетом моей жизни, и пригрезившуюся мне во время забвения встречу с Сандрой.

Я сидела, зажимая ладонями уши – смешно, будто пыталась заглушить голоса воспоминаний в своей голове.

И вместе с тем… Я помнила все события в Ордалоне так отчетливо… Все вкусы и запахи. Все взгляды, улыбки и прикосновения. Во мне будто жили два человека, и говорили на разные лады, каждый пытаясь убедить меня в обратном. И я со всей отчетливостью понимала: мне предстоит сделать самый, возможно, серьезный в своей жизни выбор.

Так во что же мне верить? В невероятный мир Ордалон, в который не верил никто, кроме меня самой, противоречащий всевозможной логике или… в такую холодную, но логичную реальность? Все, что подсказывали мне нахлынувшие волной воспоминания, казалось таким выверенным, таким правдоподобным… настоящим. В отличие от воспоминаний об Ордалоне – ожившей, пусть и не самой доброй, но волшебной сказке.

Я сползла по стене вниз, закрыла лицо руками. Мама, Пайп, доктор Вегре – похоже, они правы. Это лишь временное помешательство, плод воспаленного разума, безумные фантазии… или… нет?

Алистер – такой сдержанный и такой близкий и родной. Дайана – распахнутые глаза на нежном личике, глядящие на меня с надеждой – в самом начале моего долго пути, и с благодарностью – в самом его конце. Ари – дерзкая и надменная, но бесконечно преданная Дайане. Конто – смешливый балагур, не растерявший оптимизма даже с потерей человеческого обличья, роскошный в своей ипостаси снежного барса.

Я вспоминала, как погружалась в воды города-озера, в следующее мгновение поражаясь тому, что могу свободно дышать и не чувствую влаги на одежде и коже. Как медальон Розали передавал мне их общие с Алистером воспоминания, и казалось, будто это мы – я и Алистер – давно знаем и любим друг друга. Вспоминала, как брела по Пескам рядом с деревом Правды, как, прикасаясь к живым стенам замка Ламьель, слышала дыхание заколдованного Исполина.

Я не готова отказаться от воспоминаний об Алистере, Дайане, Ари или Конто. Не готова отречься от них. И я чувствую, это – единственно верное решение. Возможно, самое правильное за всю мою жизнь.