— Совсем даже не так, — расхохоталась Шеррин. — Но это неважно. Так гораздо интереснее. Это лучше, чем глаза подрисовывать.
— Ну, не скажи, — возразила Джеланн, рисуя глаз на подбородке — лукавый и чуть прищуренный. — Глаза этим тоже рисовать очень весело.
Одна из девушек охнула — но не придушенно, как могла ожидать Илери, а по-детски азартно. Ее товарки принялись шикать на нее, однако запоздали.
— А что ты обычно рисуешь? — мирно спросила Наэле, протягивая ей кисточку.
— А у меня есть идея, — задумчиво произнесла Илери, внимательно глядя в зеркало и откидывая волосы назад.
Когда полтора часа спустя Лерметт, услышав от словоохотливой служанки о том, как ее высочество уволокли за собой наглые риэрнские девки, опрометью ринулся в Мозаичные Покои, зрелище он там застал дивное. Можно сказать, почти невероятное. Во всяком случае, еще ни одному человеку, хоть сколько-нибудь близко знакомому с эльфами, не довелось похвалиться тем, что он видел хоть что-либо отдаленно похожее.
Несчастные риэрнки, по большей части полностью утратившие свою столь красочно описанную наглость, испуганно жались по углам. Несколько из них, самые смелые — а может, самые безумные — под водительством Наэле трясущимися руками рисовали у себя на лицах всякие всякости... насколько Лерметт мог понять, самыми роскошными из всех снадобий подобного рода, какие только попадались ему на глаза. А попадались они, прямо скажем нечасто — ну где воин, дипломат и король может увидеть то, чем женщины по утрам красоту наводят... то, что они прячут от мужского взора под семью замками? Чтобы знать толк в белилах, румянах и пудре, надо быть женатым... ну, или по крайней мере иметь сестру, которая объяснит-таки любимому брату, которая из окружающих его красоток взяла свою красоту от природы, а которая — из баночки. Но у Лерметта не было жены, и сестры у него тоже не было... и как женщины красятся, он никогда в жизни не видывал... а уж как они разрисовывают себе лица непонятно чем, не видывал тем более — даже в кошмарном сне.
Лицо Джеланн расцвело глазами — синими, карими, серыми — и, когда она улыбнулась при виде Лерметта, иные из этих глаз широко распахнулись ему навстречу, иные же привередливо сощурились. И так же точно взмахнули нарисованными крыльями птицы на щеках Наэле. Травы, цветы, улыбки... а посреди этого многокрасочного, приветливо улыбающегося безумия восседала смешная кукла из некрашеного дерева, но почему-то в парике — будто без нее рехнувшийся водопад картинок оказался бы все-таки недостаточно сумасшедшим.
Потрясенный Лерметт хотел было выговорить хоть что-нибудь — и не мог.
Деревянная кукла повернула к нему свою точеную головку.
— Правда, замечательно? — радостно спросила она голосом Илери.
Боги пресветлые и претемные... и превсякие... это же никакая не кукла... это Илери разрисовалась под куклу... эти причудливые слои древесины все до одного как есть нарисованные... это ведь Илери... Илери...
У Лерметта перехватило дыхание.
Так вот почему Арьен говорил, что для людей красота Илери — не ключ, а замок! Прав он был... тысячу раз прав!.. замок, который на самом деле ключ... сколько раз он смотрел на Илери — да ведь каждый день! — сколько раз он смотрел и ничегошеньки не видел... ничего, ничего он не видел, кроме ее ослепительной красоты — смотрел, пока не ослеп, пока не перестал видеть и вовсе... ты прекрасна, как солнце — значит, я тебя не вижу... не вижу своими смертными обожженными глазами... совсем не вижу, и только слезы текут из-под сомкнутых век... но зато я увидел — теперь... как я мог, как же я мог не видеть, что ты прекрасна!.. нет, не то... как я мог не видеть, что красота твоя больше, чем красота, а сама ты превыше своей красоты, потому что ты Илери... как я мог не видеть, что ты милая... и смешная, на самом деле смешная... самая смешная на свете, и от этого так странно... так странно и радостно — как никогда в жизни, никогда, никогда прежде... так, как не бывает, и радость эта течет по моим жилам — радость, а вовсе никакая не кровь — слышите?.. почему, ну почему мою незрячесть исцелили какие-то дурацкие деревянные разводы... как я мог не видеть, что ты — это ты... и что я буду любить тебя вечно... даже когда меня уже и не будет... вечно, Илери!
— Когда мы поженимся... — Губы Лерметта двигались почти что помимо его сознания, и он даже не успевал опомниться ( о Свет и Тьма, да что же это я такое несу?! ). — Сразу же после венчания... я обязательно выверну на твое свадебное платье банку варенья...
В ответ лицо Илери вспыхнуло такой улыбкой, что Лерметт едва не задохнулся. Казалось, сама душа Илери тает... тает — и перевоплощается в нечто иное.
— Впервые вижу, — с уважительным одобрением произнесла Наэле, — чтобы человек умел правильно ухаживать за любимой девушкой.
Лицо Лерметта мучительно заполыхало запоздалым осознанием — и только тающая нежность в глазах Илери не давала ему сгореть от стыда прямо на месте. Оно осторожно скосил глаза... но нет, Наэле не издевалась.