Ларе-и-т`аэ

— Свет и Тьма сохрани! — выпалил он с неподдельной искренностью, перескочил через подоконник и исчез в вечерних сумерках.

Шеррин не могла бы с уверенностью сказать, спит она или нет. Не сон и уж тем более не бодрствование — ясные волны забытья, высокий прибой, уносящий все ее мысли, будто лодку... лодка может покориться волне или противоборствовать — но не отказаться от волны, не взлететь вверх и, размахивая веслами, устремиться к берегу... а кому он нужен, этот берег?

Уснуть не получалось, толком проснуться — тоже. И припомнить нынешний день, поймать минувшие мгновения... нет, как ни старайся, а все равно они остаются неуловимыми — трепещут на ветру, шелестят, а в руки не даются, осыпаясь осенними листьями, легкие, яркие, разноцветные... и каждый лист — это карта мира... совсем какого-то другого мира, поймай листок, поймай только, вглядись пристальнее — и войдешь... их много, этих миров, и каждый шелестит-шепчет что-то свое... и Шеррин летит по ветру вместе с ними, вместе с дымом костра, вместе со смехом, вместе с непонятными ей словами эльфийской речи... и другими, человеческими, понятными... вот только звучали они как-то совсем иначе, нежели она привыкла — будто несли в себе другой, потайной смысл, и этой тайны она не знала... а в то же самое время незнаемая тайна была внятна Шеррин, как ее собственные мысли — а может, это и были ее собственные мысли?

Все слова те же — и не те же... ведь ее и прежде спрашивали, нравится ли ей Найлисс — так почему же она ответила сегодня совсем по-другому? Потому что ее никогда не спрашивали об этом, уплетая в компании эльфов охотничьи колбаски с пылу, с жару?

— Вам нравится Найлисс? — осведомился Лерметт, дуя на горячую колбаску.

— Очень, — твердо ответила Шеррин и добавила неожиданно для самой себя, — Он не пахнет розами.

Если кому ее ответ и показался странным, виду никто не подал.

— Найлисс пахнет жасмином, — улыбнулся Лерметт.

— Летом — наверняка, — мечтательно вздохнул один из эльфов. — Хотел бы я приехать сюда летом. Вот бы, наверное, странно — вроде как уехал из Долины, а вроде как и нет. Места кругом незнакомые, а жасмин цветет, как дома...

— Осень в Найлиссе пахнет яблоками, — сказала эльфийка, сидевшая рядом с королем.

— Не только, — усмехнулся самый младший с виду эльф с такими веселыми глазами, что на сердце невесть почему делалось легко. Звали его Лэккеан, и его имя запомнилось Шеррин сразу — может, оттого, что он чем-то неуловимо напоминал принца Орвье, а его она от души жалела. — Осень людей пахнет сеном.

Шеррин не поняла, отчего эльфы засмеялись, а та, что сидела возле короля, прикусила губу. Вроде Лэккеан ничего такого не сказал?

— Еще как сказал, — пояснил Лоайре, предварительно выдав Лэккеану дружеского тычка в бок. — У нас сено постилают новобрачным.

Ниест, самый молчаливый их всех, и теперь ничего не примолвил — только глаза его чуть приметно затуманились на мгновение.

— В краю вечного лета сену взяться неоткуда, — улыбнулась одна из девушек. — Для нас это редкость — запах сена, свежескошенной травы...

— И весенних почек, когда листья только-только проклюнулись, — тоном знатока заявил неугомонный Лэккеан.

Запах весенних листьев, талой воды, только что срезанного лозняка... сладость и горечь аромата палых листьев... а дорожная пыль, оказывается, пахнет ванилью — чуть-чуть, еле заметно, совсем едва — но если остановиться посреди дороги и замереть на мгновение... у Шеррин кружилась голова, как если бы все это половодье запахов и в самом деле обрушилось на нее разом, мощное и бестелесное, и ее собственное тело словно позабыло собственную тяжесть, и она летела вместе со всеми, смеясь и удивляясь, как и они.

А потом Лерметт сказал что-то по-эльфийски. Слова были незнакомыми, но вот смысл их Шеррин поняла преотлично. Похоже, на всех языках слова: «Ну, как, все в порядке?» — произносятся с одной и той же интонацией.

— Даже лучше, — ответствовал Эннеари, появляясь откуда-то у Шеррин из-за спины. — Потом расскажу. Тебе понравится. — Он опустился на траву и подогнул колено, устраиваясь поудобнее. — Дайте мне тоже колбаску. Или вы уже все съели?

Сердце у Шеррин бухнуло, замерло, а потом забилось часто-часто. Нет, она помнила, что Эннеари, едва успев бегло познакомить ее с остальными эльфами, ушел разбираться с ожерельем, помнила... но отчего-то забыла. Конечно, он ушел и вот только теперь вернулся — так отчего же ей кажется с такой непреложной несомненностью, что он никуда не уходил? Что — да, он ушел, но каким-то непостижимым образом все время был здесь, возле этого костра? Почему ей кажется, что он смеялся вместе со всеми, что она слышала его голос и говорила с ним... что именно с ним она и говорила?

Захваченная этим странным двоением реальности, Шеррин упустила тот миг, когда разговор перестал быть общим — словно из него выдернули скрепляющую нить, как из бус, и он раскатился на отдельные бусины. Одной из таких бусин была тихая беседа короля и сидящей рядом девушки — до того, как Эннеари окликнул... Шеррин так толком и не поняла, кого из них.