Лакировка

Наступила пауза. Почти все это, сказал Лурия, звучит настолько убедительно, что становится неуютно. Если подобного рода вещи происходят в организациях, призван­ных охранять порядок, то какие же силы смогут удерживать общество хотя бы в отно­сительных рамках? Брайерс, который был моложе, оптимистичнее, деятельнее, крепче, ответил, что в целом он либерал. Нельзя служить в полиции и видеть в человеке венец творения, но считать, что все потеряно, тоже не следует. Изменить внутреннюю сущ­ность людей нельзя, но заставить их изменить свое поведение все-таки возможно. Лу­рия на мгновение растерялся, услышав такие рассуждения от полицейского. Надо вы­полнять свои обязанности в существующих социальных условиях. Расчистить что можно, сохранить что удастся, не дать положению ухудшиться. Закон и его блюсти­тели — это не все, но тем не менее что-то.

— Вот тут,— заявил Лурия,— я с вами полностью согласен. От всего сердца.

— А потому я рад, что веду это дело, и, если вы спросите моих ребят, они ска­жут то же самое. Если откинуть интеллектуалов,— Брайерс перешел на приятельское поддразнивание,— то люди, которые работают с чем-то конкретным, чувствуют себя в этом мире более или менее на месте. Это многое искупает.

Лурия кивнул, но сказал задумчиво:

— До тех пор, пока другие верят, что ваша работа полезна. До тех пор, пока они верят в то, чем занимаетесь вы.

— Это в их же интересах, черт побери! Я уже говорил, что закон — это еще не все, но другого-то у нас ничего нет.

Повернувшись к Хамфри, Лурия заметил с ласковой, сочувственно-сардонической улыбкой, что, слушая их друга, он чувствует себя гораздо спокойнее. В знак солидар­ности он попросил еще виски, потом очень серьезно посмотрел на Брайерса и сказал:

— Знаете что? Мне было бы легче, если это ваше убийство хоть кого-нибудь тут по-настоящему возмутило. Да, конечно, некоторые удручены. Но они не кипят негодова­нием. Они не жаждут отмщения, а просто опускают руки, словно речь идет о погоде. Они позволяют событиям брать над собой верх. Они чувствуют себя бессильными пе­ред обществом.

— Поверьте мне,— сказал Брайерс,— я ничего так не хочу, как поймать его.

— Да, и потому мне становится легче,— Лурия снова посмотрел на Брайерса так, словно они были близкими друзьями.— Я уверен, что вы хотели бы восстановления смертной казни.

Короткая напряженная пауза. И Брайерс все так же уверенно и спокойно сказал:

— Профессор, сегодня у меня ведут розыск пятьдесят шесть оперативников. Завтра их станет еще больше. Я имею в виду — от сержантов и выше. Насколько я мо­гу судить — и я убежден, что не ошибаюсь,— все они до единого согласятся с вами, а двое-трое из моей группы почти наверное займут влиятельное положение в нашем департаменте.

— Очень рад слышать это,— сказал Лурия.

— Но должен добавить, что я, как ни жаль, исключение. Я против восстановления смертной казни.

На лице Лурии выразилось изумление, что случалось очень редко. Оно вдруг перестало быть лицом вдохновенного пророка. Рот открылся и снова закрылся.

— Но почему же?

— Я не верю в нее. Не верю, что от нее может быть польза.

— То есть, по-вашему, она не предотвратит убийств? И этого убийства тоже не предотвратила бы?

— Я сужу эмпирически. Так говорят факты.

— С вашего разрешения я оставляю за собой право усомниться, Но не стану спорить. Суть в другом.

— Значит, вы убеждены, что преступников следует вешать?

— Вешать? Нет.— Лурия уже оправился.— Слишком много сексуальных ассоциа­ций. Но я, безусловно, верю в то, что некоторых преступников необходимо ликвиди­ровать. Расстрел, если хотите. Наименее неприятный способ, какой можно придумать.

Теперь удивился Брайерс. И не сразу нашелся что сказать.

— Вам не кажется, что это будет шаг назад? Удар по цивилизованности?

— Потому-то я верю в смертную казнь. От либерального оптимизма я отказался уже давно. Меня нисколько не интересуют юридические паллиативы. Меня не интере­суют ложные надежды. Я хочу, чтобы общество сохраняло силу и здоровье. Только что я употребил слово «отмщение». Не по рассеянности и не случайно. У общества есть глубочайшая потребность мстить тем, кто оскорбляет основные его инстинкты. Я убежден, что общество не может быть здоровым, если мы делаем вид, будто такой потребности не существует. Вы упрекнете меня в излишней практичности, но разве вы были практичным, когда выдали себя? Вы сказали, что это будет ударом по циви­лизованности. Но задайте себе вопрос, что движет вами на самом деле. Разница между нами в том, что вы верите, будто люди гораздо более цивилизованы, чем это есть на самом деле. И не только теперь, но и в будущем.

Брайерс умел вести всякие споры, но не такие. Он сказал без прежней бодрой уверенности: