Ладога

– Назад дороги нет. Только вперед! Не знаю, что нас ждет впереди. Но позади – смерть. За мной, – последние слова Негоды утонули в надрывном кашле.

Тяжко опираясь на плечо ближайшего из товарищей, медсестра зашагала вперед, навстречу неизвестности.

Небо постепенно светлело. Ночная мгла отступала. Самое таинственное и опасное время суток закончилось. Наступавшее утро несло с собой новый день и новые надежды.

Жанна старалась не задумываться, куда и зачем она ведет своих пациентов. Ответа на этот вопрос у женщины не было. Да, ходили слухи о поселках на берегах Ладоги, где еще теплилась жизнь. Но даже если бы слухи эти были правдивы, что толку? Местные жители не станут кормить толпу невесть откуда взявшегося сброда. Прогонят в лучшем случае. А то и перебьют всех. Негода не пускала эти мысли в голову, заставила их умолкнуть. Она не имела права впадать в панику или испытывать лишние сомнения. Вперед, и только вперед – таков был сейчас ее девиз.

В лесу заметно рассвело. Солнце последние годы почти не баловало людей своим светом, и все же его лучи проникали сквозь облачный покров. День и ночь, как и в прежние годы, сменяли друг друга в бесконечном круговороте.

Люди спотыкались и падали меньше, чем ночью, во мраке. Но все равно изгои продвигались вперед очень медленно.

– А когда нам дадут есть? – раздался за спиной Жанны женский голос.

Медсестра промолчала, но про себя горько усмехнулась.

«Когда нам дадут? Нет, каково?»

– Долго еще идти? – донеслось уже с другой стороны.

– Если б я знала, – буркнула Негода, а сама подумала: «Быстро же вы забыли теплый прием у стен периметра…»

– Я устала, давайте сделаем привал! – снова закричала женщина, которая спросила, когда дадут поесть.

Она единственная из всех была одета с оттенком кокетства: меховой берет сдвинут набок, шарф небрежно намотан на шею и не достает до носа.

Терпение Жанны лопнуло. Она резко развернулась, нашла взглядом недовольную дамочку.

– Иди сюда, – приказала медсестра, а когда возмутительница спокойствия подошла, зарычала на нее так, что самой стало страшно.

– Слышь, курица тупая. Тут не ресторан. Это лес, мать твою. Хлебальник захлопни и без приказа не открывай. Ясно?!

Жанна понимала, что она слишком жестока по отношению к несчастной моднице, которую новые власти записали в категорию «балласт» и недрогнувшей рукой изгнали из общины. Скорее всего, бедняжка вообще никогда раньше не бывала в лесу, а сейчас ей приходилось шагать по сугробам на пронизывающем ветру. Но за первой «ласточкой» недовольства вскоре могли появиться и другие. Вокруг ворчливой дамочки могли объединиться люди, не желавшие никуда идти. Ничего не могло быть для медсестры хуже, чем открытый бунт. Давить протест следовало в зародыше, именно поэтому она и рычала сейчас на несчастную барышню в беретке. А когда та попыталась что-то возразить, Негода толкнула модницу в снег.

– Вста-ать! – прохрипела Жанна. – За мной, живо!

Она развернулась, сделала несколько шагов вперед… И тут же застыла на месте, как вкопанная. На ее глазах из леса вылезли люди. Трое. Все на лыжах, с автоматами Калашникова. На всех – защитные костюмы явно не местного производства. Они выехали на середину просеки и остановились. Тем временем из-за деревьев вышли еще двое лыжников, тоже вооруженные.

– Мы влипли… – прошептала Негода.

Она не имела понятия, что за люди встретились им посреди леса, но не сомневалась: ничего хорошего эта встреча не сулит.

* * *

Если саму операцию «Очищение» Альберт Вилков проводил в строгой секретности, то результаты ее и смысл, наоборот, были оглашены по громкой связи, чтобы могли слышать все жители бункера. Новый председатель сам обратился к народу. Речь он готовил заранее, еще до захвата власти. Эта речь должна была дать исчерпывающий ответ на вопрос, зачем были изгнаны сорок человек. Альберт Евгеньевич говорил долго, страстно, с жаром и твердой уверенностью: народ поймет его, примет «Очищение» как меру жестокую, но необходимую.

– Наша община больна, – говорил новый председатель. – А что мы делаем, если у нас гангрена на ноге? Мы зовем хирурга и отрезаем ее.

Альберт сделал паузу, давая слушателям возможность оценить глубину этой метафоры. После этого он продолжил.

– Таким средством для нас стало «Очищение».

Вилков вновь сделал мхатовскую паузу. Он представил себе, как души десятков людей трепещут при звуке его голоса, доносящегося из динамиков. Он был их повелителем, от воли которого зависела жизнь каждого. Эти мысли не могли не взволновать душу Альберта Евгеньевича, но он взял себя в руки. Эмоции следовало держать в узде.

– Насколько могли, мы смягчили это лекарство. Изначально к изгнанию были приговорены сто человек. Мы сократили список более чем вдвое.

И в этом Вилков был прав. В первоначальный список «балласта» включили гораздо больше людей, но несколько дней пристального наблюдения убедили новых хозяев бункера, что изгонять всех не обязательно. Один из советников Альберта убедил его, что в списке следует оставить только тех, у кого не было родственников и близких, чтобы никто не смог вступиться. Идея себя оправдала.