Labyrinthine (ЛП)

— Что Саске-кун влюблён в тебя.

Сакура помолчала.

— Знаешь, раньше я считала себя наблюдательной и умной. Но все разбираются в этих вещах раньше меня, и я всерьёз начинаю думать, что со мной что-то не так.

Хината улыбнулась.

— А вот и нет.

— И давно ты это знаешь?

— Уже несколько лет.

— Несколько лет? Да не может быть.

— Может, — заверила её Хината. — А он…

— Нет, — Сакура села на траву.

— Но ты…

— Да.

— А Итачи—

— Нет, — её голос звучал тихо.

— О.

— По крайней мере, я так не думаю.

Хината кивнула.

Они сидели молча, омываемые солнечным светом.

— Ты должна ему сказать. Я имею в виду Саске-куна, — прошептала Хината. Когда Сакура недоверчиво подняла глаза, Хината продолжила: — Если ты не скажешь ему, и он узнает… Это будет гораздо хуже, не так ли? Я не знаю, что между ними произошло, но мне так кажется.

«Его старший брат убил весь их клан по приказу Конохи, и я не могу держаться от него подальше, потому что безумно люблю его, и мне больно находиться вдали от него», — подумала Сакура.

— Если я скажу Саске, он никогда меня не простит.

Хината умирала от желания узнать, почему бы и нет: после нескольких месяцев еженедельных тренировок Сакура дошла до того, что могла читать её с лёгкостью. Но она должна была сохранить секрет клана Учиха, так же как и остальные члены Команды Семь хранили молчание.

— Это неприемлемо, Сакура-сан, и несправедливо.

Правда в этих словах ранила её глубже, чем она могла себе представить.

Это было несправедливо.

И это неприемлемо.

Она не могла провести свою жизнь вот так, скрывая радость и счастье от одного из самых важных людей в своей жизни, потому что боялась, что он возненавидит её за это. Они с Итачи не могли вместе поесть темпуру в Сазаэ или данго в Янаги-ан, как он планировал на их первое свидание. Они не могли проводить спарринги в лесу, или вместе отрабатывать новые приёмы Мокутона, или даже вместе гулять по деревне.

Вместо этого они были вынуждены жить в ограничивавших их четырёх стенах, зная, что новообретённое счастье станет ничем, как только они выйдут.

Она не была уверена, было ли дело в глубоком понимании в жемчужных глазах Хинаты, или её — впервые с тех пор, как она призналась Итачи — поразила реальность, но остановить слёзы стало невозможно. В ушах стучала кровь, сердце болезненно колотилось, а зрение исказилось.

«Трясущиеся руки, покалывание в ногах, учащённое сердцебиение», — перечисляла её рациональная сторона, даже когда она начала задыхаться. — «У меня приступ паники».

В оцепенении Сакура смотрела, как Хината вскочила и подбежала к ней. Сакура откинулась на траву, вспоминая уроки Цунаде: она сложила ладони рупором и заставила себя дышать медленнее, закрыв глаза, чтобы остановить их болезненное жжение. Хината гладила её по волосам, шепча слова ободрения, пока Сакура плакала навзрыд. Вскоре дыхание вернулось в норму.

На следующий день после того, как она впервые занялась любовью с Итачи, она наблюдала за ним по дороге домой и представляла себе свою жизнь с ним. Она мечтала о том, как проведёт ночь в его доме и научит его делать яичницу по утрам, или как они будут вместе корпеть над свитком Мокутона и объединят свои умственные способности, чтобы воссоздать давно ушедшие техники. Как она читала бы книгу на диване с Итачи, и когда Саске возвращался бы домой по вторникам, она поддразнивала бы его насчёт того, с кем он встречался бы в данный момент. Она представляла себе миллион маленьких мгновений счастья, и все они лопнули, как мыльные пузыри, не прошло и нескольких часов.

Потому что во всех них была Команда Семь, дополняя картину.

Саске наблюдает, как Итачи впервые готовит яичницу, и ест её за мраморной кухонной стойкой, Наруто восхищается её мастерством Мокутона, Какаши рекомендует ей книги для прочтения, и Саске принимает её как часть семьи.

Но теперь, думая об этих мгновениях, она испытывала отчаянную печаль. Чем ближе она чувствовала себя к Итачи, тем дальше она была от Саске, и её сердце разрывалось пополам в слабой попытке удержать их обоих в своей жизни.

— Я в порядке, — сказала Сакура хриплым голосом, убирая руки. Она открыла глаза и увидела нависшую над ней Хинату. — Я в порядке, — повторила она.

Хината кивнула и отодвинулась, чтобы дать ей место.

— Прости, мне не следовало ничего говорить.

— Нет, — сказала Сакура, вытирая слезы. — Ты права. Это несправедливо и неприемлемо. Я просто чувствую себя парализованной, потому что, что бы я ни делала, я потеряю одного из них.

— Они братья, — сказала Хината. — Даже если один из них становится стеной, которую другой должен преодолеть, даже если один из них может обидеться на другого, между ними много любви. И нет другой такой любви, как любовь к родному брату или сестре, — улыбнулась она. — Я знаю.

— Что же мне делать? — спросила Сакура.

— Я не могу сказать, — осторожно ответила Хината. — Я не знаю всей истории, а если бы и знала, то не думаю, что могу посоветовать тебе что-то, кроме как следовать зову сердца.