Лабиринт Ванзарова

Встревоженное облачко снега медленно кружилось и опадало. Чуть дальше виднелась угловая часть дома. В окна выглядывали потревоженные соседи. А над крышей доходного дома на Рождественской улице голубело небо. Чистое и далекое от разочарований, нужд и тревог земных. До которых ему не было никакого дела.

62

Хлопоты службы не давали покоя. Прибыв в дом на Рождественской улице, пристав 2-го участка Рожественской части, ротмистр Рогов, нашел загадочную картину. В ледяную горку откровенно желтого цвета воткнут лом. А на лом насажено тело плотного мужчины, словно бабочка на иголку. Раскинув руки аки крылья, он сжимал длинный нож угрожающего клинка. Господин был, несомненно, мертв, в пустых глазах отражалось холодное небо и металлический штырь.

Сомнения будило иное: на пустяковом происшествии раньше пристава оказалась сыскная полиция и полный двор филеров, да еще господин Лебедев. О характере великого криминалиста Рогов был наслышан, впрочем, как и про чиновника сыска Ванзарова. Он предпочел не задавать вопросы, а исполнить, что было указано: несчастный случай, человек выпал из окна. По неосторожности. Что же, приставу проще: личность погибшего установлена, проживал в этом доме. Остается описать место несчастного случая и снять показания с дворника, единственного свидетеля. На чем дело можно считать закрытым. Про нож пусть сыск беспокоится.

Констатировав смерть Почтового, Лебедев счел свою миссию во дворе завершенной. Остальное было ниже его достоинства. Он вернулся в квартиру Марыси. Прижимая детей, женщина покачивалась, взгляд пустой, бессмысленный, явно не в себе. Аполлон Григорьевич умел обращаться с женщинами в любых обстоятельствах. В походном саквояже хранилась бутылочка «Слезы жандарма». Он налил полную мензурку и заставил проглотить. Когда Марыся откашлялась, смогла дышать и выругалась шипящей польской бранью, настало облегчение. Выпустив сыновей, она приникла к большой груди криминалиста и залилась слезами, в которых смешались радость и горе. Дети живы, она вдова без средств и надежды. Лебедев тихонько поглаживал ее по плечам, уверяя, что все будет хорошо. Ложь тоже бывает лекарством. Убедившись, что Марыся вполне владеет собой, он перешел в соседнюю квартиру.

Филеры трудились, раскладывая в гостиной все, что давал обыск.

– У нас тут много любопытного, – сказал Лебедев как купец, что нахваливает товар. – А вы, друг мой, что нашли в карманах окончательно бывшего филера?

Переступив порог, Ванзаров оглядел разложенное.

В платяном шкафу хранились: одежда уличного разносчика, тулуп извозчика с малахаем, смокинг с манишкой и шелковым поясом, длинная шинель старого образца, несколько пар сапог – яловые, начищенные до блеска и ношенные, разбитые, с засохшими клочками грязи; лапти с онучами, черная фуражка, серая фуражка «московка», какую носит простой люд от приказчиков до рабочих, потертый пиджак и брюки фабричного, вязаный шарф, платье горничной, фартук дворника. Рядом с одеждой поставили коробку, в которой хранились бороды, усы, накладные парики, баночки с гримом и театральным клеем. Почтовый мог скрываться на виду у всех: ни один городовой не опознал бы его.

– Какой полезный гардероб.

– У нас филеров учат отменно, – согласился Лебедев. В недавнем прошлом он сам приложил к этому руку, читая лекции в школе полицейского резерва. – Так что там в карманах?

Ванзаров выложил на стол финку в новеньких ножнах черной кожи и толстую пачку двадцатипятирублевок.

– Хранил богатство у сердца, не доверял банкам, – сказал Аполлон Григорьевич, который относился к деньгам с полным равнодушием. Если не сказать, презрением.

– Почтовый готовился уйти, – ответил Ванзаров. – Почувствовал опасность. Пора было сменить логово. Остался зачистить следы.

– Марысю и детей?

– Это очевидно. Он совершил ошибку с фотоаппаратом. Марыся могла что-то вспомнить, что укажет на него. Новую ошибку надо было исключить. Холодный расчет… Что в его саквояже?

Лебедев не стал делать вид, что не посмел заглянуть. Сдвинув саквояж к краю стола, он щелкнул замочками и раскрыл. Содержимого хватило, чтобы сдерживать осаду полицейской роты: пять револьверов в машинном масле, дюжина упаковок патронов, четыре бомбы для ручного метания, две связки тротиловых шашек в кармашках на матерчатом ремне с тесемками и капсюли взрывателей к ним.

– Отличный арсенал… И вот вам довесок.

Лебедев протянул три паспортные книжечки. Ванзаров раскрыл ту, что лежала сверху. По этому паспорту в доме проживал подданный Российской империи Франтишек Потоцкий. Другие принадлежали саратовскому обывателю Перепелкину Тихону Ефимовичу и гражданину Швейцарской конфедерации Генриху Шварцкопу. Русские фальшивки изготовлены на высочайшем уровне. Швейцарский паспорт выглядел как будто настоящим.

– Я совершил непростительную ошибку, Аполлон Григорьевич, – сказал Ванзаров, листая паспорта.

– Неужели?

– Неверно оценил Почтового. Он был не просто способный филер. Он вел двойную жизнь. Вероятно, был важным участником революционного подполья. И о нем ничего не было известно.

– Пусть Пирамидов над этим голову ломает…