– Служить в полиции, молодой человек, великая честь! – Цихоцкий наставительно погрозил пальцем. – Служите честно. Служите верой и правдой. Не за награды и чины, а за совесть! Совесть для полицейского – это душа! Не потеряйте совесть, берегите ее как мать свою…
– Благодарю, господин полковник. Ваше наставление сохраню в сердце, – ответил Ванзаров. Покорность чиновника сыска сильно порадовала Сергея Эрастовича.
– То-то же, юноша… У меня в Киеве тоже сыск имеется. Такие жулики служат, будь моя воля, я бы их сразу на каторгу упек. Только новых где найдешь? Новые еще хуже будут. Вот так… Ну, благодарствую, Сергей Эрастович, за угощение… Подарок мой вашему лакею передал. Там в корзинке груши киевские засахаренные и немного брильянтов. Наши евреи-ювелиры как узнали, что в столицу собираюсь, сами прибежали, непременно просили вам передать скромный дар… Не побрезгуйте.
Полковник вытянулся, отдал поклон, погрозил пальцем Ванзарову и маршевым шагом покинул столовую. Зволянский вытер сухой лоб.
– Идиот, – с чувством сказал он. – Но со связями.
Киевский полицеймейстер был сущим пустяком по сравнению с испытанием, которое выпало силе воле Ванзарова. Он не мог оторвать взгляда от стола, заставленного блюдами, яствами, угощениями и напитками. Запеченный поросенок, мясные рулеты и буженина, осетрина и заливное, икра трех сортов, рябчики и каплуны, холодные закуски и паштеты и прочее, чего уже невозможно описать, чтобы не проглотить голодную слюну. Что Ванзаров и сделал. Он был голоден как волк зимой. Последний раз ел вчера утром. Стол гипнотически манил, призывая припасть и поглощать до полного изнеможения.
– Родион Георгиевич, голодны? Желаете закусить?
Ручаться за себя Ванзаров не мог: чего доброго, накинется как дикарь. Порой он не ел сутками, но уж если оказывался за столом, обеду несдобровать. Праздничному столу – тем более.
– Благодарю, я сыт, – сказал он и заставил себя отвернуться от поросенка, который дразнился копченым пятачком.
– Ну и хорошо. Здесь покоя не дадут…
Оставив жене указания развлекать гостей, Сергей Эрастович провел чиновника сыска в кабинет. Уселся не за рабочим столом, а в удобное кресло около мраморного камина, соседнее определил Ванзарову.
– Докладывайте…
Потребовались усилия, чтобы отогнать улыбку наглого поросенка.
– Изложу в порядке событий, – сказал Ванзаров, глотая сухую слюну.
– С нетерпением…
– Около пяти часов Стефан Самбор передал портье гостиницы записку…
– Какую еще записку? – перебил Зволянский. – Филеры доложили, что Самбор спрашивал про рестораны.
– Филеры не виноваты. Портье обманул их: получил от Самбора солидный куш с условием никому не рассказывать, что ему передана записка для отправления. Портье думал, что это любовное послание.
– Кому Самбор отправил записку?
– Старому приятелю по Варшаве: фокуснику Збышеку Бжезинскому. Тот проживал в Песках. На одной из Рождественских улиц.
Сергей Эрастович не скрывал сомнений:
– Зачем спириту понадобился фокусник?
– Самбору нужны были фотографии якобы спиритического опыта. Збышек доставил бутафорскую руку, маску, дощечку со шнурком, на которой по волшебству появляется узелок, и фотоаппарат. Руку и маску по очереди подвешивали на черных нитях, привязанных к люстре, чтобы на фотографиях они появлялись из воздуха. С дощечкой проще: достаточно держать на ладони, чтобы на снимке получить доказательства посещения Самбором четвертого измерения.
– Выходит, Самбор – обманщик? – в голосе Зволянского слышался скорее испуг, чем раздражение.
– На это счет сведений не имеется, – ответил Ванзаров. – Разумно предположить, что на сеансах фотографу трудно сделать снимки. А они нужны как доказательства силы медиума. Самбор задумал устроить постановку вдали от Варшавы. Тем более старинный друг не выдаст тайну. За это Збышек получил солидную оплату: двадцать пять рублей.
Объяснение Зволянский счел приемлемым, потребовал продолжать.
– Фокусник прибыл около семи вечера, сделал все, что от него требовалось. За исключением того, что не умел фотографировать: он снимал на старую засвеченную пленку. Ни он, ни Самбор этого не знали. Когда сеанс фотографирования подходил к концу, в номер постучали. Вошла мадемуазель, пригласила Самбора ненадолго покинуть номер. Как галантный кавалер и любитель красивых барышень, Самбор не мог отказать.
– Вот так запросто вышел с первой встречной?
– Она назвалась именем другой барышни, поклонницы Самбора, которая с ним заранее переписывалась и уговорила провести частный сеанс. Раз уж он приезжает в Петербург.
Сергей Эрастович насторожился, как настоящий полицейский.
– Кто такая?
– Прасковья Ладо, – ответил Ванзаров и взял паузу, ожидая обязательную реакцию.
Зволянский не разочаровал.
– Кто-кто? – повторил он, явно изумленный.
– Боевик Ляля, которая проходит по всем разыскным спискам. В «Англии» она остановилась по своему настоящему паспорту…
– Опять проглядели, – с тоской проговорил Сергей Эрастович. – Куда повела Самбора?
– В соседний, 205-й номер. Там Самбор был подвергнут гипнотическому воздействию, переодет в женское платье и выведен Ладо из гостиницы.