Ванзаров назвал барышне на коммутаторе номер сыскной полиции, но телефонирование не удалось: никто не подошел. Неужели никого в приемном отделении нет? Тогда он назвал номер лаборатории Лебедева. Но и Аполлон Григорьевич пребывал вне храма криминалистики. Ничего не оставалось, как дать отбой. Ванзаров взял телеграфный бланк, написал несколько строчек и протянул Обергу, который исполнял обязанности телеграфиста. Начальник телеграфной конторы прочитал текст, бубня под нос, покачал головой, словно ошибся, и перечел. Выходила опять ерунда.
— Желаете отправить сей текст? — спросил он. — Никакой ошибки?
— Ошибки быть не может, — ответил Ванзаров. — Отправьте как можно скорее.
Оберг не мог смириться.
— Такую телеграмму в Департамент полиции?
— Обычная телеграмма. Что в ней такого?
— Ну, вам виднее…
Начальник конторы посчитал буквы, назвал цену за передачу и отправился отбивать. Ванзаров подождал, пока он отстучал на ключе, попросил вернуть бланк и взял слово чиновника, что об этом сообщении он не расскажет никому, даже супруге. Чем привел исполнительного Оберга в окончательное изумление. Не каждый день на телеграф приходили столь эксцентричные господа. Да еще из полиции. По чести говоря: никогда еще в истории павловского телеграфа не приходили.
Оставалось последнее дело, которое надо было сделать: Ванзаров пришел на могилу Горжевского. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Букеты и горшочки были на месте. Тихо и мирно. Щебечут птички. Покой под ярким солнцем. Только комарье проснулось. Одного Ванзаров раздавил на щеке, от другого отмахнулся. Но все без толку. Рой так и вился, настырно жужжа.
По дорожке, засыпанной кирпичной крошкой, кто-то шел. Ванзаров оглянулся. Старичок, худощавый и согнутый, прижимал к груди скромный букетик полевых цветов. Он слепо щурился и озирался по сторонам. А когда подошел к Ванзарову, глянул, приложив ладонь козырьком.
— Прошу покорно извинить за беспокойство, — проговорил он тихим голосом. — Не знаете, где здесь могила генерала Иволгина?
Ванзаров имел полезное свойство запоминать детали. Как раз такую фамилию он приметил, проходя по кладбищу первый раз. Он повернулся, чтобы точно указать направление. И тут комарик укусил в шею. Сыщик хотел прихлопнуть вредное насекомое, замахнулся, но рука почему-то не смогла поднять ладонь.
Обнаружилось, что руки у него вовсе нет.
73. Отчего бы?
В полдень терпение Сыровяткина лопнуло мыльным пузырем. Ждать он больше не мог. Объяснение было одно: что-то такое случилось в столице, что задержало Ванзарова. Хотя что может быть важнее, чем расследовать убийства в Павловске! Полицмейстер уже выучил его манеру держать слово. Такое грубое нарушение клятвы появиться «как можно раньше», наверняка с первым поездом, казалось ему чрезвычайно странным. Если не сказать тревожным. Сыровяткин и сам не мог объяснить, отчего вдруг забеспокоился. Кажется, не близкий человек, наоборот: гоняет его почем зря. А вот вдруг как-то стало не по себе. Как будто что-то пошло совсем не так, как должно было. Как будто возникло нехорошее обстоятельство, которое сломает все, что было сделано Ванзаровым.
Сыровяткин гнал от себя дурные мысли и предчувствия, но они только разрастались, завладевая его душой. Хуже всего — непонятно, что предпринять в этой ситуации. Телефонировать в Управление сыска? Там, чего доброго, посоветуют не лезть не в свое дело. И будут правы. Обратиться к Лебедеву? Еще глупее. Великий криминалист не нянька и не пастух чиновнику сыска. Наверняка только пустые беспокойства.
Сколько ни уговаривал себя полицмейстер, сколько ни приводил разумных доводов, неразумная интуиция тихонько бубнила одно: «Ой, что-то стряслось!» И от этого зудежа, хуже комариного, некуда было деться. Наконец он не вытерпел и вышел в приемное отделение. С поста как раз вернулся городовой, что дежурил с утра у вокзала. Аккуратно расспросив, не был ли замечен Ванзаров, Сыровяткин убедился, что из постовых его никто не видел. Они б его заприметили, чиновник полиции пользовался у городовых необъяснимым авторитетом. И когда только успел? Сыровяткин даже капельку ревновал. Самую капельку.
Чтобы отвлечься от нехороших волнений, он подозвал старшего городового.
— Слушай, Никитин, ты когда последний раз нищих забирал?
Вопрос оказался непростым. Городовой задумался.
— Так ведь, это, вашбродь, что-то не попадаются… Вам же рапорты кладутся за неделю. Сами изволили видеть.
— Да что рапорты! — отмахнулся Сыровяткин, который давно уже складывал скучные бумажки в общую папку, не заглядывая. — Ты мне начистоту скажи: нищие имеются?
— Никак нет… — ответил старший городовой так, как будто лично провинился.
— А куда делись?
— Не могу знать, вашбродь…
— Извели их, что ли?
— Так ведь не особо усилия прилагались. Сами изволите знать.
— Да знаю, знаю, — Сыровяткин непонятно от чего пришел в раздражение. — Вот так взяли и испарились?
— Так точно…
— И давно нам такое счастье привалило?
— Да уж как с год, почитай…
— Ладно, свободен…