Лабиринт Химеры

Вечный соперник и близкий сосед Гостиного двора, Апраксин двор, занимал в центре столицы изрядный кусок земли между Садовой улицей и рекой Фонтанкой. Парадной стороной Апраксин смотрел на Министерство финансов. Было что показать. Одна за другой теснились лавки с просторными витринами, в которых купечество выставляло все, что только могло интересовать столичную публику, особенно дам. Конечно, с блеском, роскошью и ценами Гостиного торговцы Апраксина тягаться не могли, но свой товар показывали с лучшей стороны. Пройдясь по крытой галерее Апраксина из конца в конец, можно было накупить все, что только душа пожелает: от бубликов и колониальных товаров до хрустальных люстр и роскошного английского сукна. Покупателя тут обхаживали как могли и торговались в его удовольствие, а себе в убыток. Как казалось покупателям. Пройтись по торговой галерее, ничего не купив, поглазев, приценившись и получив дармовой огурчик на пробу, было развлечением не менее традиционным, чем променад по Невскому проспекту.

Вот только мало кто из чистой публики догадывался, что скрывают яркие фасады Апраксина. Стоило зайти во внутренний двор, как начинался совсем другой мир: закоулки из складов и хранилищ, из которых живым можно не выбраться. Люд попадался все больше мрачный, суровый и решительный, финкой пырнет — и не заметит. А был в Апраксине мир еще более потаенный: подвалы. Говорили, что тянутся они не только под торговым двором, но и уходят невесть куда. Соваться в них совсем не следовало. Потому что там собиралась публика лихая и, прямо сказать, разбойная. Здесь скрывались беглые, воры сбывали добычу, обитали те, кому в столице находиться строго воспрещалось, — словом, вольный люд, плевавший на закон.

Полиция знала, что творится за внешним фасадом Апраксина двора, но сильно не тревожила и набеги совершала крайне редко. Мир воровской все-таки соблюдал неписаные правила и местные полицейские участки не беспокоил напрасно, отправляясь на промысел в другие части столицы. Соблюдался джентльменский уговор, нигде не записанный: вы не сильно шалите, мы вас не трогаем. Что было выгодно обеим сторонам. Вот только соваться в Апраксин сыщикам или полицейским в одиночку не стоило. Можно было пропасть без следа. Подвалов много, земля сырая, был зухер[9], и нету. Кто же его знает, куда делся. Так что заходить сюда смели только те, к кому воровской мир питал уважение.

Когда часы на городской Думе еще не пробили восемь, а лавки купеческие и не думали открываться, то есть по столичным меркам в рань неприличную, Ванзаров вошел в лабиринт Апраксина. Он не надвигал на глаза шляпу, а шел прямо и открыто. Его провожали недобрыми взглядами, шушукались, но тронуть или задеть никто не посмел. Этого господина знали прекрасно. И характер его, и как может положить броском на лопатки так, что кости зазвенят. Слава Ванзарова была и пропускным билетом, и щитом.

Он шел уверенно, зная дорогу. Обогнул несколько крепких каменных строений и оказался у приземистого одноэтажного дома, стоявшего тут с основания Апраксина двора. Массивные складские двери, к которым вело три ряда ступенек вниз, были закрыты. На бочке восседал юнец оборванного и залихватского вида, который ловко лузгал семечки. Увидев приближающегося человека, юнец забыл про семечки, одна даже осталась на губе. Он замер и следил за каждым движением подходящего.

Ванзаров остановился на достаточном расстоянии, чтобы не слишком волновать юного вора.

— Семену Пантелеймоновичу передай: с миром пришел, — сказал он.

Называть себя было бы дурным тоном. Ванзаров мог рассчитывать, что каждая шелупонь знает его в лицо. А если не знает, так быстро объяснят товарищи. Судя по расширенным зрачкам, юный уголовник прекрасно знал, кто перед ним. Потому без лишних слов он юркнул в подвальный сход. И вернулся чрезвычайно быстро.

— Просят, — сказал он, ограничившись приглашающим жестом. Лишняя любезность с полицией не одобрялась.

Пригнув голову, Ванзаров вошел туда, куда редко попадал человек не воровского мира. Невинному взгляду подвал мог показаться непримечательным складом мешков, бочек и прочего товара купеческого промысла. Что на самом деле хранилось в мешках и под ними, лучше было не знать.

За чайным столиком, притиснутым к стене из мешков, сидел скромный старичок непримечательного вида. На нем был потертый пиджачок неясного цвета, серая косоворотка и черные штаны, заправленные в сапоги. Так одеваются скромные мастеровые или мелкие лавочники. На улице мимо пройдет — не заметишь. Только в полицейском досье этот скромный человек проходил как один из главных воровских старшин столицы, обладающий властью огромной и страшной. По одному его слову человека могли лишить жизни. Кличка под стать: Тихий.

Хозяин подвала вошедшему руки не подал — это для вора, даже такого могущественного, было равносильно самоубийству. Ванзаров со своей стороны соблюдал этикет: не поклонился, не стал совать гостинец, которого не было, и не протянул ладонь. Встретились, как два матерых волка на узкой тропинке.

— Мир дому сему, — только сказал чиновник сыска.