Лабиринт Химеры

— Да как же возможно! — изумился санитар. — Мы хоть в провинции, но газеты почитываем. Имя ваше гремит по всей России и, полагаю, по всему миру…

Столь мудрое замечание было встречено печальным вздохом.

— Слава — это пустое. Дело надо делать, а не гнаться за лавровыми венками.

— Ох, как верно сказано…

— А вы толковый малый, Шадрин. Надо было учиться, поступать на медицинский факультет…

Санитар окончательно засмущался.

— Что вы, куда мне. Уже поздно, да и средств нет. Я уж на своем месте как-нибудь.

Доктор Затонский, заприметив Шадрина, подошел с решительным видом.

— Вы что тут прохлаждаетесь? — заявил он. — Нашли время лясы точить…

Настроение доктора оставляло желать лучшего. Да и какое оно могло быть, когда главный врач уплыл в страну видений, а его подчиненный откровенно бездельничает. Затонский намеревался устроить приличную трепку санитару, но наткнулся на неожиданную преграду. Выпустив облако дыма, Лебедев отправил Затонского по некоторому адресу, назвать который не представляется возможным. А вдобавок отвесил несколько не менее сочных эпитетов.

Затонский опешил.

— Что вы сказали? — спросил он, как будто не веря собственным ушам.

— Что слышал… — и Лебедев добавил цветасто, как умел. — Этот малый помогает полицейскому расследованию. И будет помогать столько, сколько я решу. А ты, милый, пойди-ка вон и выпей чего-нибудь успокоительного…

Великого криминалиста смерили презрительным взглядом. Самообладание доктора было отменным.

— Я просто так не оставлю подобное хамство, — сказал он. — Обещаю приложить все усилия, чтобы вы были наказаны. Ваше начальство будет поставлено в известность о вашем поведении…

— Смотри не лопни, — сказал Лебедев, пыхнув ему в лицо дымом. — Повторю: пошел вон…

Зажмурившись и подавив кашель, Затонский выдержал испытание.

— Вы пожалеете о том, что себе позволили.

Он повернулся и пошел к больным, жавшимся друг к дружке серой стайкой.

Шадрин тихо охнул.

— Ну все, конец мне, — сказал он.

За что был награжден дружеским похлопыванием по плечу, от которого маленько согнулся набок.

— Не бойся, санитар, — сказал Лебедев. — Ничего он тебе не сделает. А коли рискнет, я его в бараний рог скручу. Знаем мы подобный тип: спеси много, а коснись его легонько — лопнет мыльным пузырем.

И Аполлон Григорьевич помахал кулаком, которым собирался коснуться легонько.

— Поверь, санитар, — продолжил он. — Мне значительно хуже, чем тебе…

Шадрин не мог поверить, что великий человек может страдать.

— Да как же такое возможно?

— Попал я с этим трупом в переделку. Теперь надо выпутываться.

— Не может быть! Что вы, светило криминалистики…

— И на солнце есть пятна, — философски ответил Лебедев.

— Да как же помочь-то вашему горю?

— Как тут поможешь? Никак…

— Может, обойдется?

— Нет, санитар, не обойдется… Он с меня теперь три шкуры спустит.

Шадрин невольно окинул взглядом величественную фигуру. «Пожалуй, что с такого три шкуры и выйдет. Если фартук кожаный учесть», — невольно говорил его восхищенный взгляд.

— Аполлон Григорьевич, — с чувством сказал он. — Если могу чем-то помочь, рассчитывайте на меня…

Как ни готовился санитар, Лебедев опять потрепал по плечу. Шадрин еле устоял.

— Добрая душа. За свои ошибки буду отвечать сам. А если тебя этот прыщ попробует обидеть, только скажи, душу из него вытрясу.

— Благодарю вас, господин Лебедев, — улыбаясь и кривясь от боли, проговорил Шадрин.

— Пошли, закончим наше безнадежное дело…

Криминалист втоптал сигарку в землю и отправился в мертвецкую.

Кажется, Шадрин не был так уверен в его высоком покровительстве. Он высматривал, чем занят Затонский, надеясь оправдаться и оказать помощь, но в его сторону даже не взглянули. Доктор сам отводил больных в корпус. Разрываясь между двух огней, санитар выбрал то, что было ближе.

Тем более из мертвецкой его позвали.

32. Поклонник муз

Ресторан при Павловском вокзале, главное место дачных обедов и торжественных банкетов, готовился к открытию сезона. Официанты натирали пол, мыли окна и выглаживали на столах сырые скатерти угольным утюжками — чтобы сидели, как влитые. Их хлопоты мало беспокоили господина в добротном пиджаке, вышедшем из моды лет пять назад, зато с необычной бутоньеркой в виде палицы, обвитой виноградной лозой. В бутоньерке была вставлена алая гвоздика. Господин неторопливо поглощал яичницу, которую ему приготовили при закрытой кухне.

В ресторан вошел еще посетитель. Официант подбежал к нему, стал извиняться, что у них закрыто. Ему что-то сказали такое, от чего официант отступил. Новый гость оглядел зал и направился в ту часть, где еще не свирепствовала уборка. Он еще выбирал стол, за которым было удобно, как вдруг заметил одинокого господина. На лице его отразился восторг открытия, а кончики роскошных усов немедленно полезли вверх. Невзирая на приличия, он подошел к завтракающему, скромно прижал шляпу к груди своей и наклонился к сидящему.

— Прошу простить за мою грубость, — сказал он исключительно приятным и вежливым тоном. — Не имею ли я великую честь видеть самого господина Душинцева?