Лабиринт для Минотавра

Абракадабра, подумал Корнелий, для меня – абракадабра. Я ничего не понимаю в искусственных сингулярностях и червоточинах. Единственное, что я сейчас понимаю: эксперимент вышел из-под контроля. Но даже в этом нет ничего экстраординарного. В играх с мирозданием всегда побеждает мироздание… Созданое не нами и не для нас… а мы с маниакальной настойчивостью пытаемся его перестроить, выковырять кирпичик оттуда, отсюда, стараясь разобраться – как оно устроено… И есть ли у мироздания защита от таких, как мы? Дураки в слепоте и гордыне однажды по чистой случайности могут выковырять краеугольный камень, отчего все рухнет и мокрого места от нас не останется… Глупец! Надо было все прекращать. Не тащиться на Амальтею, чтобы собственными глазами убедиться в достоверности информации, а в первый и последний раз применить силу. Тупую бюрократическую силу, она тоже – часть мироздания и охраняет его от таких, как Червоточин – гениальных безумцев…

Робот, стоявший как истукан, вдруг резко двинулся с места. Он с невероятной скоростью и невообразимой для машины ловкостью мчался к ближайшему треножнику. Перед ним бежал десяток людей в белых скафандрах с непроницаемыми колпаками, и казалось, будто они спасаются от преследующего их громадного Минотавра. Чудовище вдвое превосходило человека, растопырило трехпалые манипуляторы, став похожим даже не столько на беззаконную помесь быка и человека, сколько на хищного жука. Вот-вот он схватит ближайшего убегающего, раздавит в стальных объятиях и выбросит прочь, чтобы схватить следующего… Корнелию пришлось собрать все самообладание, чтобы не закричать от вспыхнувшей и не желающей исчезнуть с мысленного экрана сцены.

Судя по всему, Червоточину пришлось задействовать свой «ультима рацио». Тем временем круглая башка треножника повернулась, и лазерный луч чиркнул по поверхности планетоида. Затем еще раз и еще. Корнелий понял, что он пытается попасть в робота, но тот с невозможной для человека ловкостью и скоростью уклонялся от смертоносного луча. Там, где лазер вспарывал поверхность, в небо вздымались фонтаны раскаленного пара, застывали причудливыми колоннами, а затем медленно-медленно оплывали как толстые свечи. Однако люди не обладали такой скоростью реакции, и вот один, второй, третий перечеркнуты огненной нитью, пока остальные не догадались о неминуемой опасности и не упали навзничь, тем не менее продолжая ползти к треножнику.

– Сингулярность покинула область удержания! – Истошный крик, Корнелия продрал озноб. Он хотел обернуться, но взгляд приковало то, что происходило с пылающим шаром сверхновой.

Шар стянулся в ослепительную точку. Ее яркость превысила возможности экрана передавать изображение, и мир словно вывернулся наизнанку. Там, где черное, возникло серое свечение, там же, где свет, проявилась тьма. Черная точка сорвалась с места и пулей пронзила пространство. Взвыли сирены аварийной герметизации. А Корнелий с ужасом смотрел, как вспучивается экран, а затем оглушительно лопается, распадается на лоскуты, и вслед за этим черная точка приближается к нему, но он не в силах пошевелиться, чтобы уступить ей дорогу. Ураган выходящего наружу воздуха сбивает с ног, переворачивает, швыряет на переборку. В этом жутко неудобном положении, вниз головой, Корнелий видит, как черная точка приближается к Червоточину и исчезает во лбу.

4. Червоточина-в-голове

– Чепуха, – сказал Червоточин. – Как примар я могу дышать в атмосфере Венеры. А сингулярность в башке как-нибудь переживу. – Он завернулся в простыню, словно римский патриций, а над ним раскинул гибкие манипуляторы киберхирург. Манипуляторы неуверенно шевелились, а по экранам прокатывались сполохи помех. Ариадна сидела перед высокой койкой в чертовски неудобной позе, да еще так близко к раскачивающейся ноге Червоточина, что Корнелий опасался, как бы он ее не задел. Поза Ариадны выражала беспокойство, тоску, злость, и возможно, от этих чувств, переполнявших ее, она и казалась застигнутым внезапной бурей деревцем. Оно чудом устояло под ударом стихии, но со скрученным стволом и переломанными ветвями не выжить. Корнелию было больно на нее смотреть, но смотреть на Червоточина он тоже не мог. Поэтому уставился на киберхирурга, напоминающего то ли спрута, то ли паука, в раздумье зависшего над жертвой и соображавшего – есть или ни есть? Из радиоточки звучал неизбывный джаз в исполнении Телониуса Монка.