Лабиринт для Минотавра

Прежде чем занять место за одним из пультов, И. Царевич попытался устроить Корнелия на приступочке, откуда, как утверждал стажер, открывается наилучший вид на работу Червоточина. Комиссар отказался и пожелал найти местечко, откуда открывается наилучший вид на экспериментальную площадку. В конце концов он сжалился над И. Царевичем и отпустил его, оставшись у панорамного экрана башни. Снаружи пока ничего интересного не происходило, Корнелий разглядывал сидящих, выискивая среди них Нить, но девушку не обнаружил, зато взгляд его привлек молодой человек, занимавший один из пультов в среднем ряду. Он сидел напряженно, будто опасался, что его присутствие разгневает шефа и он с позором будет изгнан. Корнелий взглянул на Червоточина, с высоты обозревающего командный пункт и почти неотличимого от фантастического космического адмирала, которому предстояло вести межзвездную армаду миролюбивых землян против кровожадных жукоглазых интервентов.

– Итак, приступаем, – произнес Червоточин. Волна движения прокатилась по фигурам за пультами. – Зажигание!

Экран осветился. Будь на его месте обычный иллюминатор, вряд ли Корнелий рассмотрел происходящее на площадке – настолько ослепительно вспыхнули лазерные «буровые» установки, как их про себя назвал комиссар. А еще ему на ум пришло совсем архаичное сравнение с древними буровыми установками на нефтеносных полях. Земную твердь они бурили до нефти, использовалась она как топливо, в том числе и для транспорта, перевозящего людей из точки А в точку Б. И в определенном смысле здешние «буровые» тоже пытались решить логистическую задачу – обеспечить почти мгновенное перемещение людей к звездам.

Там, где находился фокус скрещения лазерных лучей, вспыхнуло солнце, кипящее, выбрасывающее длинные языки протуберанцев, магнитосфера их сдерживала.

– Напряженность магнитного поля… Мощность излучения… Искажение симметрии… Толщина волосяного покрова… – Зал заполнялся голосами операторов, цифры сыпались как из рога изобилия, и поневоле Корнелий задался вопросом – улавливал их Червоточин на слух? Он полуобернулся и увидел, что тот сидит, закрыв глаза и прижав кончики указательных пальцев к вискам, будто у него неимоверно разболелась голова. – Включена программа модуляции излучения… – Этот голос комиссар сразу распознал. В отличие от остальных, звучащих с интонациями бездушных роботов, он звенел от напряжения. Брут.

«И ты, Брут», – промелькнуло у Корнелия.

– Приступить к бурению! – проревел Червоточин с яростью. Можно подумать, что все, кто сидел за пультами, в едином порыве вдруг решили отказаться от участия в эксперименте и дезертировать, а генералу, чтобы не потерять армию, ничего не оставалось как положиться на собственный голос. – Приступить! К бурению!

Корнелий вновь смотрел на экран, но на его дилетантский взгляд ничего нового не происходило. Рукотворное солнце так же полыхало, выбрасывая протуберанцы, как бы пытаясь вырваться из тисков магнитной ловушки.

А затем все изменилось. Будто кто-то резко распахнул темный занавес, отделяющий зрительный зал от сцены.

Корнелий падал в бездонный колодец. И больше всего его удручал не столь резкий переход от состояния, в котором он пребывал, к безудержному полету в бездну, сколько неспособность хоть что-то изменить. Насколько он бессилен перед могущественной силой, шутя сдернувшей его с твердой поверхности поёл станции и швырнувшей туда, где нет ничего, только он, он в полнейшем одиночестве и неизвестности – что его может ждать по ту сторону бесконечности? Собственное тело таяло, истончалось, будто он – не плоть живая, но кусочек сахара в кипятке, и это еще одно странное ощущение, может, не самое сильное в сонме других – страха, удивления, предвкушения, но несомненно из тех, которые он не испытывал в жизни. Он совершал инволюцию от развитого человеческого существа, организма, к тому комочку клеток, что пробегает миллионы лет эволюции, прежде чем покинуть лоно матери.

Бездна наполнялась светом, и, к огромному облегчению Корнелия, он вдруг понял, что может различать направления. По крайней мере, два основных – то, откуда он падал, и то, куда падал. Из холодной тьмы в раскаленный свет. Вечность и бесконечность падения иссякали, истончались точно так же, как до этого истончилось и исчезло его тело – оболочка разума. Там, внутри притаилось испуганное, ужаснувшееся, но такое любопытное Я. Если бы у Корнелия все еще имелись глаза и веки, он бы зажмурился, закрылся от уплотнявшихся потоков, волн света, обретавших плотность, упругость взамен эфирности.

Что это? Что это такое? Где я? Зачем? Вихрь вопросов, не имеющих ответов. И Корнелий подумал, что в этом и заключается суть мироздания – лабиринт вопросов, и нет ответов, а так как даже вопросы не терпят пустоты, то они порождают из экзистенциальной пустоты того, кто если не найдет верные ответы, то, во всяком случае, попытается это сделать.

Минотавра.

3. Сверхновая