Лабиринт

— Радость творчества,— продолжал художник,— вовсе не в том, что воспроизводишь совершенство, а в том, что несовершенное превращается в совершенство. Поэтому-то мне и хочется написать портрет Марико. Сейчас я вам поясню свою мысль. Лицо ее в общепринятом смысле нельзя назвать красивым. Оно не отвечает установленному канону красоты. В чертах ее лица нет настоящей гармонии. Они скорее даже неправильны. В ее внешности есть еще что-то незаконченное, неопределившееся. И вот этот момент становления, приближения расцвета мне и хочется уловить. Если мне это удастся, портрет получится своеобразным, интересным. Когда же формирование облика завершится своим естественным путем, для меня пропадет вся его привлекательность.

— Позвольте, Мидзобэ-сан,— вмешался Кидзу, который с удовольствием ввязывался в любые словопрения и полемический задор которого сейчас был основательно подогрет выпитым виски.— Выходит, Марико интересует вас как портретиста только потому, что она некрасива? А вы не думаете, что подобное заявление может потрясти молодую девушку сильнее, чем дипломатов потрясло заявление Японии о выходе из Лиги наций? Это что, вообще ваша эстетическая платформа?

— Берегитесь, Мидзобэ-сан,— неожиданно подхватил Сёдзо.— Я все расскажу Марико. Мацуко-сан, вызовите, пожалуйста, машину.

Получилось так, будто Сёдзо требовал автомобиль, чтобы быстрее привести в исполнение свою угрозу, и все дружно расхохотались. Сёдзо решил поторопить Кидзу, рассчитывая, что по пути на станцию машина успеет завезти его домой, на виллу Ато.

Мацуко встала и, подойдя к двери, нажала кнопку звонка. Явилась горничная, и Мацуко распорядилась относительно автомобиля. Вернувшись на свое место, она сказала с улыбкой:

— Бедная Марико, спит себе спокойно, ничего не подозревая. Черты лица неправильные... Нет гармонии. Бог мой, каких только недостатков у нее не выискали! Господину Мидзобэ, как видно, изменило чувство меры. Но что бы там ни было, а для нас она самая милая девушка на свете.

Упреки, которыми Мацуко осыпала Мидзобэ, казались вполне искренними, а слова «самая милая девушка на свете» прозвучали даже серьезно и торжественно. И все же заметно было, что это говорит не родная мать. В ее отповеди художнику не было того чувства огорчения и обиды, какое в подобном случае испытала бы каждая мать.

Госпожа Таруми, например, никогда бы не разрешила постороннему человеку назвать свою дочь по имени без прибавления «мадемуазель». А тут какой-то газетчик, втершийся в их компанию репортер, которого Мацуко в душе презирала за его вульгарные замашки, позволяет себе называть ее племянницу просто по имени, а она и не подумала осадить его.

И все-таки Мацуко не кривила душой, называя племянницу самой милой девушкой на свете. Это не было только покорностью воле супруга. Нет, Марико действительно была близка ее сердцу, по-своему госпожа Масуи любила девушку и искренне стремилась окружить ее заботой.

В небольшом холле, окна которого выходили во двор, горел яркий свет. Сёдзо прошел в свою комнату, находившуюся в правом крыле виллы. Светилось окно и в левом крыле, бросая во двор светлую полосу. Значит, хозяйка еще не спала. Как бы поздно виконт ни засиживался за игрой в маджан ⁴⁰ у графа Т., жившего по соседству, жена всегда дожидалась его возвращения. Она всеми способами старалась поддерживать достоинство и авторитет мужа.

Сёдзо по телефону предупредил, что придет поздно. Но раз уж она не спит, ему следует, пожалуй, на секунду заглянуть к ней и принести свои извинения. Вчера вечером он хотел показать своему воспитаннику красную звезду в самом центре созвездия Скорпион, которое теперь сияет рядом с Юпитером, но помешали облака; он обещал мальчику сделать это сегодня и невольно обманул его. Собственно говоря, с извинением можно было потерпеть и до утра, но Сёдзо почему-то об этом не подумал.

Он собирался зайти только на секунду и, извинившись, тут же уйти. Но госпожа  Ато пригласила его сесть и сказала, что сейчас будет готов чай.

Сёдзо испытывал какую-то странную неловкость, но ему показалось неудобным сразу уйти.

— Приятель ваш уже уехал?—спросила хозяйка, откладывая в сторону маленькие пяльцы.