Если бы он присутствовал на первой поверке, то речь оказалась бы куда длиннее, а сейчас она была краткой. Закончив ее, капитан возвратился к себе уже не таким хмурым. Он считал, что речь получилась блестящей, и был доволен собой. Он удалился в сопровождении старшего унтер-офицера Нэмото.
Место капитана немедленно занял фельдфебель Уэда. По выражению его лица солдаты сразу поняли, что речь капитана была лишь прологом, а сама пьеса начнется только сейчас. И в самом деле, перед ними был уже не тот Уэда, каким он был вчера, когда никаких листовок еще не было обнаружено. Фельдфебель Уэда отказался теперь от своей прежней политики замалчивания. Он полагал, что при таких обстоятельствах интерес солдат к партизанским листовкам надо парализовать не замалчиванием фактов, а преданием их гласности. Надо воспользоваться этим случаем не только для того, чтобы уберечь солдат от разлагающего влияния партизан, но и для того, чтобы поднять в них боевой дух и разжечь лютую ненависть к врагу. Отныне он решил придерживаться такой тактики.
Выступая после капитана, фельдфебель Уэда с присущей ему хитростью не сразу заговорил о сегодняшнем происшествии. Он умышленно начал с того, чего солдаты меньше всего ожидали, он заговорил о начавшейся в апреле этого года операции по выходу из окружения на материке.
— ...Всем вам известно, что эта грандиозная операция, которую впервые сумели осуществить сухопутные войска нашей Великой империи, завершилась блестящей победой и принесла нам замечательный военный успех. Поэтому сегодня я коснусь лишь того, как протекала эта операция. Четыре дивизии действующей в Северном Китае двенадцатой армии форсировали Хуанхэ и, переправившись с северного берега на южный, разгромили чунцинские части первого и пятого боевых участков и, преследуя бегущего противника, захватили Лоян. Далее, восемь дивизий одиннадцатой армии, начавшие в последней декаде мая операции с восточного берега озера Дунтинху, в июне уже заняли Чанша, а крупные части чунцинских войск, оборонявшие Хэнъян, лежащий в южном направлении, не устояли перед ожесточенными атаками наших войск и вынуждены были капитулировать. Мы побеждали в каждом сражении и захватывали все пункты, которые атаковали. В итоге этих побед наши войска соединились с выступившей из Гуандуна двадцать третьей армией и уже вступили в пределы провинции Гуаней. Благодаря этому города Гуйлинь и Лючжоу теперь все равно что в наших руках. И то, что в последнее время здесь больше не показываются вражеские самолеты, свидетельствует о том, что их аэродромы блокированы и находятся в опасном положении.
Когда фельдфебелю Уэда приходилось обращаться к солдатам с речью, он не говорил, подобно капитану, нарочито громким и каким-то деланным голосом. У него тоже был бас, но чистый и сочный, он старался говорить медленно и внятно и даже чуть запинался. Голос фельдфебеля звучал спокойно и мягко, что было совершенно необычно, но лицо побледнело от волнения, и каждый раз, когда он окидывал взглядом стоявших перед ним солдат, его колючие, как кончики перьев, глаза пронизывали каждого солдата. Жесткий взгляд фельдфебеля настолько противоречил его мягкому, спокойному тону, что это вызывало у солдат какой-то странный, гнетущий страх.
Тема выступления была выбрана удачно. Солдаты уже слышали об операции по выходу из окружения на материке. Но в отдельно действующий отряд, расположенный в захолустье, сведения о положении на фронтах доходили как весьма туманные слухи. Поэтому более подробное, сделанное в четкой форме сообщение фельдфебеля Уэда, изложившего по порядку весь ход операции с указанием участвовавших соединении, произвело на солдат впечатление и могло убедить их, что победы, о которых шли разговоры, не выдумка. Никаких сомнений не вызвало и его решительное утверждение, что падение Гуйлиня и Лючжоу—вопрос самого ближайшего будущего. И в самом деле, фельдфебель верно говорит — ведь после того, как бомбардировщики произвели здесь первый рекогносцировочный полет, вражеские самолеты больше не появлялись.
Фельдфебель Уэда замолк на несколько секунд. Он полоснул своим острым взглядом по лицам солдат, желая удостовериться в том, что речь его производит на них желаемое впечатление; они и в самом деле внимательно вслушивались в каждое его слово. Затем он продолжал: