Квазар

…Приспособив кустик березы к данному месту, я пошел к другому кустику. Так, бродя среди кустов, я резал и клеил, резал и клеил… И забылось, что нет у меня денег на дачу и едва ли мне дадут их взаймы. Скорее всего не дадут.

И это мне даже показалось удобным.

Ну, зачем мне дача за пять тысяч — с яблонями, с заборами и мальчишками, которые высматривают яблоки?.. К чему?..

Ведь есть лес, а в нем хворые березы.

В конце концов, мне прописана работа на воздухе и среди деревьев, а не поедание яблок. И отлично! Буду ходить и лечить деревья, возмещая вред своих бойких предков.

Замечательно! Я спустился к ручью и напился ключевой воды. Посидел, послушал бегущую воду и снова стал ремонтировать кусты: ходить, и резать, и клеить… Но кончилась катушечка, и ножик мой притупился. Тогда я лег в траву и стал глядеть вверх.

И как бывает, когда лежишь в траве, а смотришь в голубое спокойное небо, я вдруг заснул и проснулся так быстро, что облако, шедшее от макушки осины, подошло лишь к соседке — двойной березе. Но я был свеж и ясен, с вполне определившейся догадкой, что этот лес — все леса России — моя дача, все деревья мои — и птиц, зверей, насекомых, что живут в корнях, ветках и дуплах.

Здорово получилось! Стоит выбросить слово «мое», и нет нужды воевать с мальчишками за яблоки, незачем просить взаймы. Ведь моя дача повсюду!

Замечательная догадка! И какая простая! Но шел я к ней трудно, медленно, долго. Словно водяной жук в пыли. Но таки пришел.

Я засмеялся и смеялся так долго, что даже заплакал от невыразимого счастья расширения своего «я», в мгновенье догадки вдруг коснувшегося всех лесов на свете. И мои тревоги кончились: я увидел свою жизнь на много лет вперед.

Видел — в ней я весел и доволен, что бы со мной ни случилось, т. к. мое счастье всегда со мной. Оно лежит в кармане: липкий пластырь и тюбик охры или цинковых белил. (Иногда я ношу с собой разборную лопату и пересаживаю мелкие деревца. Также лечу и огромные, пломбируя их дупла смоляными пломбами).

И живу я легко и смело, неудачи переношу весело, а все люди мне хороши. Если и ругаюсь, то с теми, кто нагло портит деревья. Да и то больше учу их… Мои друзья, конечно, посмеиваются надо мной, зовя чудаком, но я не обижен, нет…

Так, словно жук среди машин, я приполз к берегу той реки, что вливается в общую человеческую жизнь, природу и даже вечность. Не в холодную, вселенскую, а в теплую древесно-зверино-человеческую.

Дикий сад-лес стал моей Большой Догадкой. А та, первая, в радуге семи цветов, была не моя… С чем бы сравнить?

Это все равно, когда твой красивый друг идет с яркой девушкой, а тебе подталкивает другую, по тебе — рябенькую курочку… Но в этом заключен большой смысл. Такой — надо искать и найти в рябенькой все красивое. Я и нашел.

И вот, стою и гляжу на лес с жадностью садовода: он ведь так обширен, мой дикий сад!..

КВАЗАР Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ В ЛЕСУ

Глава первая

1

Город должен был остаться позади, исчезнуть. Но он не исчезал, не выпускал их. Кончив тянуться каменной массой зданий, он волочился сыпью деревянных пригородов, серыми переплетающимися дорогами, этими осьминожьими лапами, охватывающими пространство.

«Он огромен, силен, — думал Павел, глядя в окно. — От него не уйдешь». Ему не верилось в освобождение: город не оставит его в покое, будет шуметь в транзисторе, гулять в памяти. Он в нем самом. «Не уйти, не уйти…»

Павлу стало казаться, что их поезд набежал на резину, зацепился и растягивает ее в бесконечность. Но вот резина не выдержала, лопнула и легла мелкими обрывками: поселками, станциями.

Здесь пошел лес, сначала лиственный, голый, потом хвойный, черноватый и до тоскливого жалкий в сравнении с тем, что воображалось. Тревога охватывала Павла. Табунились предчувствия.

Наконец город кончился. (Столбы и здесь несли провода, и торчали железные фермы дальних электролиний.)

— Кончился, кончился, — ликовал Павел. Он выбрался из города, там осталось все, все неудачи. Пусть Чужанин крутит с Наташей, пусть ругают его картины, но лес вечен.

Павел прилип к окну. Ему казалось, что он широко распахнут, — он воображал себя ренаровским крылатым глазом. Увидев что-нибудь, он вскрикивал то «Какая сосенка!» (а та уже вырвалась из поля зрения), то «Вороны на проводах!» И точно, три вороны сидели на проводах, повесив черные носы.

А поля, березы…

Вспыхнула желтая поляна. По ней, задрав хвостики, скачут кролики. Но кролики не могут быть в лесу, это зайцы, самые настоящие. Дичь!

— Зайцы! Зайцы! — вскочил Павел, а поляна уже погасла, но память держала в себе эти скачущие странные фигурки.

— Какой они породы, Соколиный Глаз? А? — Гошка широко ухмылялся. Он сидел, положив ноги на скамью, и рожа его так и плыла во все стороны.

— Зайцы, и все! Заячья порода, — вывернулся Павел.

Гошка ржет и хлопает себя по голенищам. Им удобно ехать. Они в пустом вагоне — Гошка, Павел и еще двое охотников, парней коренастых и здоровых. Эти играют в шахматы, двигают резные фигуры. А за окном куда интереснее — деревья, поляны, деревья, поляны, желтое, белое, зеленое, пестрое. Ух!..