Квазар

Так — сначала был один дождь, потом второй, третий… После него пришла дымка и легла на все. Она вобрала звуки и краски, приглушила очертания.

Сначала дымка мне казалась вредной, а влажность ее (с запахами трав, ягод и первых грибов) удушливой и преступной в этот вечер. Она смазывала очертания предметов, и это была кража. Но глаз привык к ее обволакивающей мягкости, и дымка стала нужной. Она, вобрав в себя мелочь, оставляла широкое. Все теперь было сближенным в массивные куски. А деревья стали одним деревом, но разбежавшимся повсюду.

ДОГАДКА

Эврика!.. Смешение рас усилит моих зеленых солдатиков, гибрид сильнее родителей. Значит, нужны тальники другой семьи.

Я взял нож и пошел вниз по течению.

Здесь речка была свежее, а процесс оскудения медлительнее, как облысение заботливого к своей внешности старика. Причина: берег крут и неудобен для водопоя, рыбалок и устройства ночного лагеря. Вывод? Тот же: человек стал природным фактором, лес и река давно живут не сами по себе, а — вместе с нами.

Тальники здесь отменные. Листья их плотнее, тела желтее, кусты стоят густыми патриархальными образованиями.

Они и к жизни цепки.

Солнце работало, вода блестела. На галечнике зеленел вывернутый половодьем куст. Он соединился корнями с горсткой земли, тонкими коричневыми червяками сосал воду. И рос — до следующего половодья.

НОВОЕ

В гуще куста меня кусали мухи. Но я резал и резал ветки, и нож мой постукивал, шуршали листья, и пахло так, что кружилась голова.

Я вырезал те ветки, что слишком густили кусты. И думал, что с годами ушла «мудрость» древних лет — хищная. И пришла к человеку новая мудрость. Когда-нибудь, поднатужась, она единой формулой охватит и речку, и кусты — все реки и кусты на свете.

В чем она?.. Не знаю. Мы все твердили, что человек должен посадить одно дерево. Но это же старое!.. Новое громко кричит: надо спешить, надо спасти ручьи и мелкие речки. Что нужно каждому посадить тысячи деревьев!

Что мы боролись с природой, как во сне, бывает, борешься с самим собой. А борьба должна идти в себе — с глупостями, с нетерпеньем…

«Вернусь в Сибирь, — думал я. — Найду какую-нибудь обиженную, пересыхающую речку и обсажу ее всю»…

7. НИВЛЯНСКИЙ БЫК

И хлеб кончился, и кофе, прихваченный из Москвы, тоже вышел. А мне скверно жить без кофе — и грудь тяжелеет, и сердце. А раз так, надо идти в Нивляны. Тем более, что способом передачи информации без проводов дошла весть: хлеб сегодня белый, есть мясо и привезли целый ящик растворимого кофе.

Его-то мне и нужно. Ну, и сахар к нему.

Мясо я куплю хозяйке, т. к. сам, не рассчитывая здесь долго жить, обеднел и обхожусь пойманной на удочку рыбой.

— Иди, иди, сокол, — сказала Кровяниха. — Ступай, я что-то приболела ногами. Мясо дают?.. Значит, с быком встретишься.

Я взял деньги, кошелку и побрел в Нивляны.

До луга, на котором пасли нивлянских коров, я шел бодро. Но блеснули огоньки на коровьих рогах, и я, чтобы не встретиться с быком, нырнул в лес.

Так себе лес, березнячок пополам с осиной, но уходил он вправо от Нивлян, далеко уходил: пришел я в магазин к шапочному разбору. Досталась мне только одна суповая кость, а хлеба — пять штук мятых батонов.

Но банку кофе я взял и сахар тоже. Хотя и разбирали его хозяйки на варенье — в наволочки от подушек.

С покупками я вышел на крыльцо и остановился, вдруг уйдя в ту странную задумчивость, что набегает иногда. Пробивались ко мне через ее ватный слой только неясные голоса, твердившие одно и то же:

— Пык… Пык…

И снова:

— Пык… Пык…

И вдруг я понял: идет Нивлянский Бык! Сюда!

Он вообразился мне — зверь в тонну весом, подходивший со спины, целившийся рогом.

Я даже шаги его услышал — ух, тяжелы! — и рога почувствовал спиной. От их концов, будто в самолетные вентиляционные дырочки, подуло на меня зимним лютым холодом.

Бык? Нет, смерть: никто мне не поможет, никто не спасет. Я зажмурился.

И получилось как в страшном сне — я не мог ни двинуться, ни вскрикнуть.

— Дорогу Нивлянскому быку! — крикнули мне в ухо и толкнули. Я открыл глаза. Где бык? Нет его! А по ступеням магазинного крыльца тяжело, вразвалку, поднималась низкая, широкая женщина в плаще, в заляпанных сапогах. Полыхала рыжим волосом.

Она взглянула на меня, презрительно дернула плечом и прошла в магазин.

Мужики, сидевшие около своих мотоциклов, переговаривались. Смешки и слова перелетали от одного к другому.

— Бык… бык… Нивлянский бык…

…Бык?.. Нет его?.. Слабость охватила меня: я сел на крыльцо.

Сидел долго. Подошла ко мне черная собака и, сладко жмурясь, полизала кость. Теленок взял из сумки и задумчиво сжевал батон.

Нивлянский бык…

Я старался понять и не мог. Тогда спросил. И мужики долго хохотали, так долго, что рыжая женщина, неся кусок отличного мяса, ушла и пыль от ее сапог улеглась.

Мужики не спешили. Они ждали грузовичок, что привезет водку и другие вина, и могли смеяться и говорить со мной вдумчиво, не торопясь.

Я тоже не торопился, такими слабыми были мои ноги. И что же оказалось! Нивлянский быком звали эту рыжую женщину, искусственно осеменявшую коров.

Очень полезная женщина, зоотехник…