Куратор

У девочек тоже случались плохие идеи. Когда Ди представляла, как Амброуз отлупил дерзких мальчишек совком для угля, ей нисколечко не было их жалко, а, наоборот, становилось даже радостно. Матери этого не понять. Она хотела, чтобы Ди выросла гладкой, как обои.

– А если ты увлечешься вредной идеей и совершишь что-то плохое, – продолжала она, – на тебя сядет пятно. Некоторые пятна выводятся, но большинство пятен – нет. Лис кишит людьми, которые пошли на поводу у дурных идей и запятнали себя, и теперь они вынуждены гнить в собственной грязи. – Мать так потянула щетку, что Ди показалось, будто ее скальп отделяется от черепа, но она закусила губу и стояла смирно. – Девушка с пятном никому не нужна, это я тебе сразу могу сказать, Дора.

– А его видно, пятно?

– Иногда, – ответила мать, и ее голос перешел в шепот. – Только это непохоже на пятно. Скорее это выглядит как бугор. От этого тебя начинает тошнить, и все это замечают.

Δ

Амброуз еле сдержал раздражение, когда Ди доложила ему о подозрениях матери. В доме все уже спали.

– Она думает, я подцеплю там ветрянку, – сказал он, присев на краешек постели Ди.

– А ты ходил в Лис?

– Мои странствия влекут меня по всему городу.

– А ты подцепишь ветрянку?

– Нет.

– А что такое ветрянка, Амброуз?

– Еще одна бяка, от которой можно умереть. Ты лучше волнуйся о грабителе с ножом или о холере.

О холере Ди знала. «Перчатка на двери, пару дней живи, грязную воду в рот возьмешь и на Плавучем морге уплывешь».

– Люди, как правило, легковерны, – сказал Амброуз. – Это инстинкт выживания. Потому что они не такие сильные, как мы. Мать не понимает, что это ради постижения истины. Она из самых глупых, она не в состоянии до конца познать истину.

– А я? – тут же спросила Ди. – Я в состоянии познать истину?

В темноте нельзя было разглядеть заячью улыбку, но она слышалась в голосе Амброуза:

– Сейчас, пожалуй, только половину истины. Существуют невероятные силы, Ди. Если мы научимся ими управлять, эти силы дадут нам безграничную власть. Мы сможем останавливать войны, побороть бедность. Мы сможем провидеть будущее и избегать катастроф. Мы сможем даже победить смерть и спасти мир – или перейти жить в другой мир, оставив этот. Большего я тебе пока сказать не могу. Надо дождаться, пока ты подрастешь.

Пожелав ей сладких снов, он ушел, а Ди боялась, что Амброуз тайком уйдет из дому под покровом ночи и станет жить со своими друзьями в Обществе психейных исследований, и читать книги под огромным мобилем галактики, и обедать у большого камина, и делать все, что полагается ученику, который хочет овладеть огромными силами, могущими спасти мир, – и забудет о сестренке. Ди обязательно последует за братом, но ее страшило, что вот она подойдет к нарядному особняку красного кирпича, постучится в алую дверь с серебряным треугольником, а на этот раз ей не откроют, оставив стоять на крыльце. Они должны ее впустить! Куда бы брат ни пошел, ей необходимо увязаться за ним. Ведь без брата у нее не останется даже имени.

Δ

Несколько дней спустя Амброуз спросил, не хочет ли она пойти с ним выполнять поручение. Конечно, Ди сразу согласилась.

Спрашиваться было не у кого: мать летала по магазинам, отец трудился в банке, а нянька приняла слишком много своего лекарства и снова заболела, как и предполагал веселый джентльмен из Общества психейных исследований. Амброуз дал ей еще лекарства, и няньке полегчало, но она все равно прилегла вздремнуть и погрузилась в тяжелый сон.

Они доехали на трамвае до конца маршрута и сошли у Южного моста через Фейр. Публика почище, вроде самих Амброуза и Ди, постепенно редела, и в трамвай поднимались люди в старой и не такой нарядной одежде. Воздух, проходивший в открытые окна, стал дымным и пахнул рыбой. Ди качало на скамье, когда трамвай тормозил или поворачивал. У женщин в трамвае были ивовые плетеные сумки и нечищеная обувь – мыски торчали из-под вывоженных в грязи подолов. Небритый мужчина с потрескавшейся губой, на которой запеклась кровь, и в шляпе со сломанным орлиным пером, болтавшимся над лентой, подмигнул Ди. Красно-белые пузырьки начинались от угла его глаза и густо усыпали кожу под бровью. Ди мучило любопытство, но она отвела взгляд и принялась смотреть в окно на косматого полосатого кота, сидевшего на подоконнике, на человека с лопатой, разбрасывавшего грязь, на черного кота, кравшегося по карнизу, на женщину, выбивавшую половик, на кота с белой манишкой, свернувшегося на пороге дома с черной перчаткой под дверным молотком – ой, сколько же тут красивых кошек, и никто ей об этом не сказал!

Но подмигивание незнакомца докучало как муха, присевшая на обнаженный локоток Ди, и не было способа ее согнать. Ди чувствовала, что мужчина по-прежнему смотрит на нее.

Когда они вышли из трамвая, человек со сломанным пером увязался за ними и окликнул хриплым голосом:

– Эй ты, школяр, продавать ее ведешь?

Амброуз схватил Ди повыше локтя и быстро повел прочь.

– Я шу-чу! – прокричал человек. – Я сражался бок о бок с Гилдерсливом, чтоб ты знал! Не найдется четвертака для старого солдата?

Наклонившись к Ди, Амброуз прошептал: