Кукла-любовь

– Да-а-а… – громко протянул тот самый старший, который навещал его в день гибели Игоря. – Там его хрен найдешь, он каждую тропку знает. Ладно… Из леса ему тоже выйти надо – на дорогу. Завтра будете курсировать по трассе. Авось найдется пропажа.

Именно по этой причине Валера не вышел на дорогу, а шел ночами по кромке леса, по полям, старательно огибая деревни. Но сегодня не получится, – он очень хочет есть. Те несколько сухарей, которые завалялись в их домике, кончились. Желудок болел от голода. Он слабел. Жрать мышей, которых в полях были полчища, он не мог, – брезговал и боялся заразы. Он должен был выжить. И отомстить этим чудовищам, провозгласивших себя спасителями.

Он просидел в стоге сена еще час, пока совсем не стемнело, выкатился из стога наружу, присел и прислушался. Тишина гробовая. Ни звука шагов, ни рокота автомобильного мотора. Только ветер чуть подвывает да мыши пищат. Он глянул влево – там была деревня. Он не дошел вчера до нее с полкилометра – стало светать, и он спрятался в стогу. Сейчас на небе снова звезды, в деревне зажглись огни, пора идти.

Валера шел и считал шаги: так было легче передвигаться. Если не считать, то можно сойти с ума от всяких поганых мыслей. От угрызений совести. От ощущения собственной никчемности.

Как можно было стать тем, кем он стал?! Безвольное животное, до седьмого пота работающее на горстку преступников и хоронившее безвременно ушедших от пагубных привычек людишек. Еще и радовались с Игорьком, как последние дураки, что их кормили баландой, давали крышу над головой и одевали во что-то. А то, что они отрабатывали свой скудный харч, и даже сверх того, в голову не приходило. Подписывали какие-то бумаги, как та тетка, чей адвокат нарисовался в общине, и в результате остались ни с чем. Опять же, это у Игоря ничего не было в прошлой жизни. У родителей Валеры как раз имелась та самая недвижимость, за которую могли убить. И если он – лох проклятый – подписал именно генеральную доверенность на совершение всех сделок с недвижимостью, то теперь, после смерти родителей, он, вступив в наследство, автоматически всего лишался. И еще вопрос: как именно умерли его родители? Никто им не помог? К примеру, та самая молчаливая парочка, что пасла его сейчас на трассе.

– Семьсот тридцать восемь, семьсот тридцать девять…

Надо было считать шаги, иначе от мыслей можно было умереть прямо в поле. Ведь если его родители умерли не своей смертью, получалось, что по его вине!

– Сука! – всхлипнул он, сбившись со счета. – Отомщу, сука!..

Первый дом в деревне был обнесен глухим забором, крыша новенькая, дорогая. Валера прошел мимо. Мимо второго и третьего тоже прошагал, а вот на четвертом остановил свой выбор: повалившийся плетень с огорода, старенькая изба, в маленьком окне тусклый свет. Стараясь не трещать сухими ветками, он подкрался и заглянул внутрь. Старушка в платочке, длинной цветастой юбке и теплой кофте только что отошла от стола и вышла, видимо, в другую комнату. Больше никого.

Койка панцирная в углу под расшитым вручную покрывалом. Гора подушек под кружевной накидкой. В другом углу сундук. В центре тесной комнатки круглый стол под яркой клеенкой, на нем чугунок с половником, из которого валит пар. Рядом тарелка с ложкой и блюдце с большими ломтями хлеба. Значит, старушка живет. Может, пустит? Не испугается? Он ей ведь всю правду, как на духу, выложит, не соврет ни слова. Устал в себе носить. Неподъемная ноша.

Валера отступил от окна, повернулся, чтобы пойти к входной двери, и не смог – в грудь ему уперлось дуло старенькой винтовки.

– Стоять! – приказала нервно та самая старушка, которая только что топталась возле стола.

– Стою, – спокойно ответил Валера и даже обе руки поднял. – Я не вор, не убийца.

– Тогда кто? Чего в окно заглядывал?

Ее морщинистое лицо было очень строгим и жестким – такую на жалость не возьмешь, до слез не доведешь своей стремной историей. Он со вздохом признался:

– Есть я хочу. Очень! Два дня в пути. Желудок подводит.

– Где же ты спал в пути-то? – Дуло винтовки не опустилось ни на сантиметр.

– В стогах. Не очень тепло, но не замерзнешь до смерти.

– Ты кто вообще?

– Беженец, – ответил он.

И подумал: может, побежать? Ну ее к черту, еду эту! Мышь можно сожрать, если поджарить маленько. Он передернулся от этой мысли и решил не торопиться.

– С тюрьмы, что ли, сбежал? – Дуло винтовки поднялось выше, на уровень его груди.

– Почти, – грустно хмыкнул Валера и неожиданно осел на землю. – Простите. Не могу стоять. Сил нет.

– Что значит – почти?! – Ее голос стал крепче. – Я сейчас участкового вызову. Он с тобой…

– С общины я сбежал, бабуля. Тут от вас километрах в ста. Братство. Слыхали?

– Слыхала. Секта это поганая, а никакая не община. Прелюбодеи и убийцы там, а не братья, – отозвалась она с ворчанием. – И секта эта от нас чуть подальше будет.

– Может, и так, – не стал он спорить. Валера давно уже сбился со счета шагов и точно рассчитать расстояние не мог. – Сбежал я оттуда. За мной была погоня.

– Вернуть хотели?