Кукла и ее хозяин (СИ)

И только у меня было тихо — любитель стрелок лишь еле слышно хрипел и охреневше выкатывал глаза, пока, стискивая его, я стремительно вытягивал из него силу. Вытягивать, правда, особо оказалось нечего, так что совсем скоро тело начало обмякать, превращаясь из грозного гопника в обычную подстилку.

— Слушай сюда, сучонок ты мелкий, — я тряхнул его, заставляя собрать остатки сознания в кучку. — Ты что думаешь, я каждый раз буду вежливости учить? Еще раз увижу твою рожу, хотя бы просто где-то увижу, и я тебя убью, — спокойно добавил я. — Понял?

Вот только в этих ошалевших наглых глазках до сих пор не мелькало понимания. Еле слушающимися губами он пробулькал что-то похожее на «пожалеешь», а затем выплюнул одно очень громкое матерное слово, не сумев сдержать язык.

Знаю целую категорию людей, которые считают, что на оскорбления нужно отвечать красиво.

— Видишь этот перстень? — сжав гопника чуть сильнее, я показал свою печатку. — Думаешь, он здесь просто так?

На оскорбления не нужно отвечать красиво — на них нужно отвечать в лоб. Туда я и ответил. Сложив руку в кулак, вложил в удар всю Темноту, которая бурлила во мне — только не в костяшки, а в герб на печатке. Он накалился за доли мгновения, как железо, и аж с шипением впился в лоб. Кровь брызнула в стороны, и знак Волкодава врезался в кожу, как клеймо, выжигая там свой след. Такую метку легко не свести, так что ходить ему теперь и сверкать моей подписью на роже. Отличная реклама для всех, кто захочет со мной связаться — ходячий баннер того, что будет, если перейти мне дорогу.

Сучонок взвыл как щенок, которому прищемили хвост. Я его снова встряхнул, заставляя смотреть мне в глаза, и он мигом прикусил язык, опасаясь ляпнуть хоть что-то еще.

— Теперь любуйся на это, — я перехватил его испуганный взгляд, — подходи к зеркалу, смотри на свое рыло и вспоминай, с кем связываться не стоит. И жалей, что связался. Теперь понял? Или мне убить тебя прямо сейчас? — я надавил на его душу, дергающуюся под моей хваткой все отчаяннее.

— Понял! — из последних сил пролепетал он, дрожа в моих руках, как лист на осеннем ветру.

— Кольцо, — потребовал я, вздергивая эту полудохлую тушку.

Трясущимися пальцами гопник торопливо сорвал с себя кольцо и протянул мне, бормоча бессвязные предобморочные извинения, пуская слезы по щекам и клятвенно обещая, что больше никогда не перейдет мне дорогу. Прервав поток, я отправил его носом вперед себе под ноги — вытирать его же плевок. Прямо там он и отключился.

Следом я забрал перстень у его дружка, который, распластавшись по капоту, так и не пришел в себя. Глеб же содрал кольцо с воющего над сломанной рукой третьего — и банда, чей лидер теперь украшен моим гербом, официально прекратила свое существование.

Крошка плавно скользнула в мою тень, мы вернулись в машину и продолжил путь. На сидении я нащупал смартфон со все еще открытой вкладкой желтого сайта, на главной странице которого были осоловевшие глаза Ники и самодовольная рожа уводящего ее хозяина. Он смотрел с экрана и ухмылялся, словно упивался собой.

Ну все, ты подписал себе приговор.

Из огромного панорамного окна открывался вид на Зимний дворец и сверкающее в ночи силовое поле вокруг него. Роскошная квартира находилась в самом центре столицы, и ее хозяином был он. В своей жизни он был хозяином всего. И больше всего не любил, когда то, что принадлежало ему, выходило из строя.

Маленький человек резко отвернулся от большого окна. У противоположной стены на шикарном бархатном диване сидела девушка, которая впервые на его памяти не выглядела шикарно — бледная как статуя, растрепанная, с закрытыми глазами, слипшимися ресницами, потрескавшимися губами — накачанная какой-то дрянью, которая, казалось, до сих пор действовала ей на мозг. Хотя по его требованию врачи ей дважды промыли желудок. Этот мерзавец знал, чем ее напичкать.

— Как ты завтра будешь танцевать? — процедил мужчина.

Ника не ответила — даже не отреагировала, будто решила, что может его теперь игнорировать. Что, одного защитничка достаточно, чтобы пренебрегать им?.. Что этот мессир может сделать сейчас?

— Отвечай, когда я спрашиваю!

Никакой реакции. Даже не открыла глаз, словно все еще была в отключке — для него. Указывая своим равнодушием его место, как смела указывать когда-то давно — смела отказывать, смела отвергать. Вот только она забывает, кто теперь ее хозяин. И ему всегда доставляло удовольствие ей это напоминать. Он с силой дернул ее за душу — и ее глаза распахнулись, как у куклы, которую подкинули в воздух, и уставились на него — странно стеклянные, будто неживые.

— Когда ты меня убил, — облизав пересохшие губы, глухо произнесла балерина, — тебя это не волновало.

Но даже такая бледная, потрепанная, полувменяемая она была необыкновенно хороша — настолько, что он был готов снова ее убить, лишь бы никому не отдавать. А эта дура при первой же возможности сбежала от него с первым встречным. Что есть такого в Павловском чего нет в нем? Разве он будет любить ее так же? Разве эта шлюха не понимает разницы?

— Ты с ним спала? — резко спросил мужчина.