— Это правда, что в давние времена, когда вы посылали свои космические корабли на освоение новых миров, вы всегда могли разговаривать друг с другом так, будто стоите в одном лесу?
— Мы предполагаем, что и с вами будет то же самое. Когда вырастут новые деревья-отцы, они свяжутся с Лузитанией. Над филотическими связями расстояние не властно.
— Но будет ли так, как ты говоришь? Мы не сможем послать в полет деревья. Полетят братья, несколько жен и сотня маленьких матерей, которые и дадут жизнь новым поколениям. Путешествие будет длиться по меньшей мере несколько десятилетий. Как только они прибудут на место, наиболее достойных братьев переправят в третью жизнь, а следовательно, минует еще год, прежде чем первые деревья-отцы достаточно повзрослеют, чтобы оплодотворить матерей. Каким образом первый отец на том новом мире узнает, как говорить с нами? Как мы поприветствуем его, когда мы даже не будем знать, где он находится?
Пот струился по лицу Цин-чжао. Капельки бежали по ее щекам, заливали глаза, повисали на кончике носа. Срываясь, они падали в грязную воду рисового поля или на молодые рисовые ростки, которые только-только поднялись над поверхностью воды.
— Почему ты не вытрешь лицо, о святая?
Цин-чжао подняла склоненную голову, чтобы посмотреть, кто посмел заговорить с ней. Обычные люди, посвящающие себя праведному труду, старались работать подальше от нее, они чувствовали себя несколько скованно, возделывая поле рядом с говорящей с богами.
Это была девочка лет четырнадцати, с мальчишеской фигуркой и коротко остриженными волосами. Она с нескрываемым любопытством наблюдала за Цин-чжао. Ее поведение отличала какая-то открытость, она абсолютно не стеснялась говорящей с богами. Цин-чжао сочла это весьма странным и немного неприятным. Первой ее мыслью было проигнорировать девочку.
Но не обратить на нее внимание было бы крайне невежливо, все равно что сказать: «Я беседую с богами, поэтому я вольна не отвечать, когда мне задают вопросы простые люди». Никто бы даже не подумал, что на самом деле она не ответила потому, что целиком погружена в решение практически невыполнимой задачи, поставленной великим Хань Фэй-цзы. Задание настолько заняло ее ум, что ей было в буквальном смысле слова больно думать о чем-либо другом.
Поэтому она ответила, но использовала форму вопроса:
— А почему я должна вытирать лицо?
— Разве тебе не щиплет кожу? Пот, стекающий по лицу, — он ведь попадает в глаза и, наверное, страшно жжется.
Цин-чжао опустила лицо и снова принялась за работу, только на этот раз она специально сконцентрировалась на ощущениях от пота. Он действительно неприятно разъедал лицо, глаза жгло огнем. По сути дела, жгло нестерпимо, что очень раздражало. Цин-чжао осторожно разогнулась и выпрямилась — и сразу почувствовала острую боль, пронзившую спину. Таким образом ее тело протестовало против изменения позы.
— Да, — повернулась она к девочке. — Действительно жжется.
— Тогда вытрись, — посоветовала девочка. — Рукавом.
Цин-чжао посмотрела на рукав. Платье насквозь пропиталось потом.
— Ты думаешь, поможет? — поинтересовалась она.
Теперь настала очередь девочки открыть кое-что такое, над чем она прежде не задумывалась. На какое-то мгновение она погрузилась в размышления, а затем вытерла свой лоб рукавом.
— Нет, о святая, — подтвердила она, улыбнувшись. — Нисколечко не поможет.
Цин-чжао мрачно кивнула и вернулась к работе. Однако теперь легкое жжение от пота, слезящиеся глаза, боль в спине — все это отвлекало ее и не давало сосредоточиться. У нее не получилось с головой уйти в решение проблемы. Девочка, кем бы там она ни была, только прибавила ей отчаяния, обратив внимание на мелкие неудобства, и, как это ни смешно, продемонстрировала Цин-чжао бренность тела, девочка отвлекла ее от мыслей, гулом отдающихся в голове.
Цин-чжао засмеялась.
— Ты смеешься надо мной, о святая? — спросила девочка.
— Этим самым я говорю тебе спасибо, — ответила Цин-чжао. — Пусть на короткое время, но тебе удалось снять с моего сердца тяжкую ношу.
— Ты смеешься надо мной потому, что я посоветовала тебе стереть с лица пот, не подумав, что это вовсе не поможет.