По телевизору были фильмы и какие-то концерты. О Молотове в новостях не говорили. Компьютера у них дома не было, потому что считали родители, что компьютер мешает учебе — глупая игрушка. Рано еще покупать компьютер — так говорили они.
Спать легли рано, чтобы пораньше выехать.
Утром Семен Васильевич Косоруков, тридцати пяти лет, русский, считающий себя православным, потомственный токарь, гордящийся этим, зашел в ванную, щелкнул выключателем. Пыхнуло, посыпались осколки.
— Лампа сгорела, — наверное, успел еще подумать он. Точно сказать нельзя, потому что дверь вышибал снаружи старший сын и потом стоял молча, тупо смотря в пустую ванную комнату. Мать туда даже не заглядывала. Она сидела на полу у стены, куда опустилась, когда Семен не ответил на стук. Валентина молчала и не плакала. Она уже знала, что ей делать. После завтрака она повела детей в школу, в свой коллектив, к людям.
На фотоснимках, которые лежали, рассыпанные по широкому столу (он всегда хотел напомнить, чтобы стол этот заменили — очень уж неудобно через него перекрикиваться), город выглядел почти таким же, как раньше. Только сравнивая старую и новую съемку можно было заметить блокпосты перед плотиной и у моста, брошенные машины на центральных улицах, обгорелое здание в самом центре, дымы на окраинах. А в остальном все было обычным. Как любой город из космоса.
— Ну, и что мне с этим всем делать? В Интернете, небось, тоже эти снимки уже выложены?
— Кроме закрытых районов, — подтвердил помощник.
— А вот это что? — постучал пальцем по снимку.
— Это машины. Колонны машин.
— И что они там делают?
— Просто стоят.
— Что, опять наши что-то напортачили? Опять мне прикрывать их грехи? Опять траур объявлять?
— Нет, они даже не доехали до границы оцепления. Мы не знаем в точности, что там случилось. Посылать же кого-то на… Ну, на смерть, практически… Без крайней надобности…
— А связь есть у нас с местными?
— Связь есть. Направленный луч.
— Ну, пусть посмотрят, что ли. Все равно им там оставаться. Ведь решили уже…
Помощник черкнул в блокноте, кивнул. Опять замер у угла стола, ожидая распоряжений.
Ну, и какие теперь делать распоряжения? В добрые старые времена, небось, устроили бы тотальную зачистку, выжгли заразу, а потом заявили бы об аварии на опасном производстве, и траур объявили на всю страну. Ордена-медали посмертно, шествия, траурные митинги… А тут, в этой типа демократии нашей…
Да еще надо и с соседями ближними и дальними объясняться, что угрозы для них нет, заразы как таковой нет (или просто ученые все еще найти не могут просто?). Бомбу, мол, мы кидать не будем. И не собираемся.
А они не верят. Все, как обычно. Раз мы говорим — не верят. Ищут тайный смысл.
Европа требует допустить к месту… Как они там назвали, ученые наши?
— Как они назвали это место?
— «Место прокола», — тут же откликнулся помощник. Хороший парень, хоть и стучит кому-то. Надо будет, кстати, разобраться, на кого он работает. Дать поручение.
— Вот-вот. «Прокол» какой-то выдумали.
Фантастику, похоже, тоже любят. А приборами ничего не зафиксировали. И спутник американский висит постоянно — тоже ничего сказать не могут. Но зато и не лезут, потому что и так все видно. И потому что и так с ними поделятся информацией, если что.
Допускать желающих в город все равно придется. Надо будет только процедуру выработать и согласовать. И так, чтобы не было постоянного потока туда-сюда. Послали группу — и ладно. И все. И закрыли дело. Но — только туда.
Кольцо сплошное никак не можем создать. Дороги вроде перекрыли, а сплошняком никак не можем. Сил не хватает. Площадь-то — ого-го!
А вот если бы такое в Москве случилось? Вот где площадь. Вот где народ… Вот где паника…
Опять же лезут все с советами. Что там — с советами, с настоящими требованиями лезут! Боятся они заразы там у себя. После историй с гриппами все боятся заразы. А заразы никакой так и не обнаружено. Боятся еще излучения, а излучения тоже никакого нет. Хотя, никак и никому это не доказать, если уже десятки тысяч… Десятки тысяч! Или больше? И что — десятки тысяч? Умерли? Заболели? Насколько опасно все это? Что не грипп — это понятно. А что? Военные молчат или кивают на ученых. Те говорят, что мало информации, требуют допустить для изучения. А сами смотрят на военных. Мол, не ваше ли там что-то сработало?
По стране уже самосуды пошли. Паника настоящая. А паники нам только и не хватало. Вон, папку из МВД принесли. Сводка впечатляющая. Правда, они у себя подсуетились и письмо свое разослали, чтобы, мол, тех, кто из Молотова, изолировать, а потом направлять обратно в свой город. Партиями такими. Но не везде удается. Жертвы уже есть. И опять — гадость какая! Своих же, своих бьют, а милиция только наблюдает. И зачем нам такая милиция, спрашивается?
Ксенофобия — это когда чужих. А когда своих — как назвать?
Правда, и эти хороши. Какого хрена они бойню в Сочи устроили?