Немало было и просто начисто выгоревших квартир — скорее всего подожженных теми же мародёрами, шарящимися по квартирам, оставлявшими после себя не только кучки дерьма на паркете, но и разведённые на паркете же и из мебели костры.
Как ни странно, встречались, хотя и редко, квартиры запертые, хотя в них явно давно никто не жил. Как правило двери таких квартир представляли собой мощные изделия импортного или отечественного металло-дверестроения, с изысканными по сложности замками.
По каждой такой двери было видно, что её пытались вскрывать — но, очевидно, не всем такие сейфовые монстры были по плечу и по квалификации; и от них отступались в пользу более доступных соседских. Видимо, «оставляли на потом», благо выбор был — почти весь Мувск сменил место жительства, — либо на «Зелёные зоны», контролируемые Новой Администрацией, либо на Лагеря Эвакуированных с Сельхоз-Коммунами. А потом эпидемия внесла в планы мародёров свои коррективы.
Уже вскрытые квартиры были удобней всего. Несмотря на, возможно, несколько волн мародёрства, прошедших по ним, в них оставалось немало полезного. Она и не подозревала раньше, сколько нужного для выживания нужно иметь при себе в городе; и сколько этого полезного, «ништяков» как выражался Олег, можно было найти в брошенных и даже уже неоднократно «обмародёренных» квартирах.
Первым делом она сменила свою кожаную сумку от Луи Виттон на студенческий объёмный рюкзачок, чтобы освободить руки.
Вторым приобретением стал ковшик, прекрасный ковшик из нержавейки, с крышкой и длинной ручкой, в котором теперь так удобно было топить снег. Он был несколько тяжеловат — с толстым дном для приготовления пищи на индукционной электроплите; но с этим приходилось мириться — ковшик был всё же много удобнее кастрюлек, которые она так же находила во множестве.
И, конечно, она обзавелась «столовыми приборами»: кухонный небольшой, но удобный ножик; вилка и ложка из нержавейки.
Она старалась, по мере возможности, поддерживать и гигиену — ещё чего не хватало, свалиться с дизентерией или какой-нибудь чесоткой, а то и подцепить какую-нибудь более серьёзную заразу, — кто с ней будет тут возиться, кто вообще о ней узнает?.. Потому она везде, где была возможность, старалась умыться; протереть хотя бы лицо, шею, под мышками, кисти рук и стопы ног чистой водой.
Воду она грела, стараясь вскипятить, в этом вот найденном ковшике, прямо в квартирах. Мельком она вспоминала иногда, как жёстко осуждала Олега и его «стаю» за беспредел в Башне, за вскрытые и «ограбленные» чужие квартиры, — но это было так далеко… К тому же и многое изменилось. Олег сам взламывал и грабил чужие квартиры; она же пользовалась уже давно брошенным имуществом, — так говорила она себе. Это совсем другое дело. Брошенные, уже взломанные, — стало быть ничьи квартиры, — от них ведь не убудет, если она попользуется тем, что не забрали мародёры?
А забрать всё-всё, конечно же, никакие мародёры были не в силах; и потому ночевать в брошенных квартирах было удобно: теперь она спала не на вонючих больничных матрасах, как в первую ночь, а на нормальном диване или кровати; и почти всегда можно было найти чем укрыться — да хотя бы сдёрнутой с окна шторой или пледом, найденным в глубине шкафа.
Конечно, она так и не научилась высыпаться на холоде, и потому днём постоянно чувствовала гнетущую усталость, сонливость.
Она немного тяготилась одиночеством; но понимала, что любой человек сейчас — опасен!
Как это разительно контрастировало с прежней её реальностью!
За всё время с того, первого вечера, она лишь однажды встретила и заговорила с человеком.
Это был старик, чистивший снег во дворе поздно вечером.
Она ещё раньше заметила, что все подъезды в том доме были аккуратно очищены от снега — никаких кочек, никаких сугробов. Кажется, даже подметено. И сутулая щуплая фигура, ритмично двигающиеся плечи. И такой знакомый, но уже давно забытый звук: шырк… шырк… шырк. Звук шоркания метлы по асфальту.
Дом, как и все вокруг, чернел тёмными провалами окон, и явно был нежилым. Но старик — шырк… шырк… — подметал очищенный от снега асфальт.
Это было очень необычно. И она, сжимая одной рукой в кармане гладкое яйцо гранаты, решилась подойти к нему.
Да, так и было — старик подметал дорожки во дворе. На неё он не обратил ровно никакого внимания.
Решившись, она обратилась к нему:
— Дедушка… что вы тут делаете? Зачем?..
Небо было светлым, без туч, ярко светила уже взошедшая луна. Она не включала фонарик.
Старик прервал своё занятие; и, явно услышав вопрос, повернулся к ней, ответил скрипуче:
— Как — что? Не видишь??
— Но… зачем?
— Как зачем?? — казалось, старика возмутил столь глупый вопрос, — Как зачем?? Чтобы чисто было, дура!
Не обидевшись на «дуру», она переспросила:
— Нет, всё же… зачем? Чисто?.. Да вы посмотрите вокруг! Ведь нет никого. Никого людей. Не ходит тут никто. И… и не живёт.
Старик задумался, опёршись на метлу; потом ответил: