Крысиная башня-2

— Люди-то… вернутся. Придут. Домой-то? Конечно вернутся. Разбежались как дураки. Вернутся. А тут — чисто, порядок во дворе. Подметено, снег почищен. Им же приятно будет вернуться, где во дворе всё почищено, нет?? Вот то-то, дура!

И, видимо решив, что полностью, исчерпывающе объяснил мотив своего, казалось, бессмысленного занятия, отвернулся от неё, вновь взявшись за метлу. Шырк. Шырк.

Он вновь подметал и без того уже чистый асфальт, не обращая на неё внимания и что-то бубня себе под нос.

В сущности, она уже всё поняла; но какой-то бес противоречия всё же толкнул её на ещё одну реплику:

— Дедушка… так не вернутся же никто! Наверное, все, кто ушли, они уже умерли. Раз до сих пор не вернулись, значит и не вернутся. Вы знаете же про эпидемию. Говорят, все умерли вне Мувска-то!..

Сказала — и испугалась. Зачем…

Старик перестал подметать и резко, зло, повернулся к ней:

— Дура!! Вот дура и есть! Эпидемия — эпидемия!.. Как «не вернутся»?? Кто?? Санька с женой не вернётся?? Варька маленькая?? Вероника Павловна? Сергей Львович?? Мальчонка их не вернётся?? Юлия Тимофеевна, Максим Георгиевич?? Да как у тебя язык, у дуры, повернулся такое сказать?! Все вернутся! Все! Вернутся — а тут двор прибран! Им же приятно будет, а?? Как это они могут не вернуться, дура ты такая??.

И даже сделал движение, как будто собирается замахнуться на неё метлой.

Она отступила.

Всё было ясно. В самом деле — что она лезет к нему? Он при деле. Ему… ему хорошо. Он делом занят.

Повернувшись, пошла от этого дома, от старика. Вспомнила, как сама кричала Олегу: «- Что же ты думаешь, — ЭТО надолго???»

За спиной опять послышалось размеренное «шырк… шырк… шырк…»

* * *

Сначала голод очень мучил её.

Как она ни пыталась растягивать свой небольшой запас продуктов, они вскоре кончились.

Ну что ж, приходилось искать поесть в тех же брошенных квартирах. Чаще всего безрезультатно — мародёры, кто бы они ни были, в первую очередь выносили всё съестное… Ей удавалось найти немного: старую, заледенелую банку со скисшими огурцами на балконе; горсть рассыпанной на полу кухни вермишели, завалившуюся в углу выдвижного ящика ириску, остатки муки в смятом пакете.

Однажды она решилась обследовать днём разбитое и разграбленное кафе на первом этаже дома, в котором она обосновалась на ночь. Обычно так день и проходил: переночевав в выбранном наобум доме, она днём, не рискуя выходить на улицу, обследовала все вскрытые квартиры «своего» подъезда. Переходила от квартиры к квартире, рассматривала разгром, учинённый мародёрами; и сама старалась найти что-нибудь полезное, съестное. Попутно рассматривала чужое жильё, чужую обстановку; подбирала с пола и листала чужие альбомы с фотографиями, стараясь понять, что за люди здесь раньше жили, чем жили, о чём думали. И где они сейчас. Это было занятно, да; и отвлекало от мыслей о еде. О прошлом же она раз и навсегда строго-настрого запретила себе вспоминать.

В этот раз она рискнула днём спуститься в кафе.

В нём, как обычно, царил полный разгром: перевёрнутые столики и стулья с никелированными блестящими ножками; барная стойка с проломами явно от топора; тщательно перебитые зеркала за барной стойкой, обрушенные полки, где раньше стояли напитки; перевёрнутый холодильник.

Это было привычно уже, — более того, она знала, что там, где вот так безумно громили обстановку, всегда есть шанс найти что-нибудь полезное, или покушать, — видимо, погромщики, вымещая весь свой запал на материальных предметах, были менее всего заняты сбором «ништяков».

Так и оказалось: она нашла несколько растоптанных пачек чипсов, вскрытую и замёрзшую баночку оливок, и даже большую, пятилитровую жестяную, хотя тоже и вскрытую и мятую, банку с загустевшей томатной пастой. Томатной пасты было, наверное, ещё литра три; и она с радостью забрала её собой. В последующие несколько дней ей не везло в поисках продовольствия, и она все эти дни питалась почти исключительно этой томатной пастой, выскребая её ложкой. Да, это была большая удача — эта пятилитровая жестяная банка, невесть как оказавшаяся в этом кафе.

Кроме того в этом же кафе стояла кофе-машина.