В «Комнате для приёма пищи» она нашла несколько мятых металлических мисок. Интересно, кто забрал остальные, и зачем? Кому бы могла понадобиться больничная жестяная посуда? Нет ведь, утащили.
Как могла протёрла их изнутри валявшейся тут же скомканной бумагой — предварительно под светом фонарика опасливо осмотрев её — не использованная ли? Всё это не снимая перчаток, — холодно; потом вспомнила, что этими же перчатками ворошила отвратно-поганые матрасы… сняла перчатки; протёрла миски ещё и краем платка. Платок опять повязала на шею, свернув так, чтобы та сторона, которая касалась матрасов, была внутри, не прикасалась к коже. Боже-боже, как это всё… Нет, в Башне всё тоже было очень и очень «по походному», но там хоть была вода, которую, хотя и с ворчанием, притаскивали Сергей или Белка; были чистые полотенца и чистое бельё, были моющие средства… Раковина со стоком на улицу или в бак. Горячая, гретая вода. Здесь, сейчас это вспоминалось как Уровень. Да, как уровень цивилизации…
Снег, действительно, нашёлся на подоконниках второго этажа, за выбитыми стёклами. Начерпав в обе миски, Лена обратно поднялась наверх, на пару этажей; и там, уже «у себя» как она ощущала, решила делать костерок — греть, кипятить этот снег…
Опять проблема; вернее целых две!
Дома, в самом начале, когда ещё не было печки, но уже не было и газа, и электричества; а пользоваться ограниченным запасом туристических газовых баллончиков-«дихлофосников», имеющихся у Олега в запасе, он разрешал только в исключительных случаях, она готовила горячее на балконе, на маленькой печке-щепочнице «от Экспедиции» — а щепками обеспечивали Олег или Сергей. Потом, когда захватили («Отняли», как она говорила) переносную печку у крестьян-торговцев; а особенно когда построили большую, стационарную печку, с готовкой вообще стало просто. Дрова, заготовленные пеонами, всегда были в избытке; вода тоже. Это, конечно, «не на газе», но всё же. Никакого чада, как от щепочницы; весь дым отводился через трубу.
А тут…
Ни печки, ни дров.
Она огляделась, пошарив лучом фонарика. Нет-нет, она справится! Как вы там говорили?? — «не хочешь платить положенную цену»? Она готова! Такая ерунда, как бытовые неудобства, не сломят её дух!
В конце концов она приспособила миску со снегом на сетке одной из перевернутых кроватей. Под ней как раз оставалось достаточно места, чтобы развести небольшой костерок. Теперь нужно было найти дрова, щепки. Нет, прикроватные тумбочки, все из ламинированного ДВП, тут не подойдут конечно…
В конце концов в той же кастелянной, в углу, она нашла старую-престарую, раньше ею незамечаемую тумбочку; простую очень старую крашеную серым тумбочку, из простого дерева. Она была, судя по всему, ещё из того времени, когда ламинат был не в ходу; или применялся, как дорогой и новый материал, только на мебельных стенках времён «развивающегося социализма».
Тумбочка-то была полностью деревянная, и её бы можно было жечь… но нечем было её разломать на щепки. Вообще нечем.
Как же так?.. Она в недоумении подёргала дверцу, та зашаталась в старых ржавых петлях. И что? Даже если сейчас она оторвёт дверцу — что с ней потом делать?.. Дверца — филёнчатая доска под несколькими, явно, слоями краски, окаменевшая за десятилетия своего существования; чтобы её разломать нужно как минимум топор… желательно и мужчина, который бы этим занялся; ей же это явно было не по плечу. И топора всё равно нет…
Вздохнув, она отпустила дверцу тумбочки; и пошла дальше, шаря лучом фонарика по сторонам.
Ей опять повезло — она нашла старый грязный веник и брошенную кем-то книгу. И ещё журнал записи больных. И ещё стопку какой-то линованной бумаги — с записями и без. Этого наверняка будет достаточно, решила она.
Вернулась к приготовленным мискам со снегом. Порвала, смяла и разожгла под миской костерок из бумаги. По мере того как он разгорался, она стала подкладывать всё более плотную бумагу. Но бумага быстро прогорала, давая много пепла и мало тепла.
Тогда она начала (в перчатках) ломать веник и подкладывать его прутики.
Веник был старый, грязный и вонючий, и дым от него был таким же, если не более вонючим. Бог знает, что им тут подметали. Но, решила она, если всё это сгорит, то и какая разница? Единственно — она с опаской поглядывала на окно, за которым начинал синеть рассвет — как бы кто не увидел отблеск костерка в окне. Впрочем, сейчас, утром, наверняка все, у кого есть хоть какое мало-мальски тёплое обиталище, наверняка досматривают утренние сны, а не шарят взглядами по округе; и шансов что кто-то увидит слабый отблеск пламени в одном из окон старой брошенной больницы немного.
Снег стал таять в миске, но воды получалось до обидного мало, хотя она и переложила в греющуюся миску весь снег из второй. Пришлось ещё раз сходить на этаж за снегом.
Вода согрелась, но так и не закипела, хотя весь веник и вся бумага уже была сожжена. Что за неприятность!
Ничего, сойдёт и так! — решила она, и всыпала половину пакетика какао в парящую воду. Чем бы помешать… Нечем. Чёрт побери…