Крыши наших домов

— Любовь! — усмехнулся Кокорев, который тоже все слышал. — А в общем-то неправильно. Если девушка в тебе сомневается, вовсе не обязательно сразу же тащить ее в загс, а?

Вопрос был адресован Жильцову и Каланджи. Ответил Жильцов:

— Не знаю. Не приходилось.

Он только удивился тому, как мгновенно исчез в толпе танцующих Кокорев. Будто перелетел и сразу оказался в середине зала с какой-то девушкой. И девушка уже смеялась, запрокидывая голову, а Кокорев что-то говорил ей, но скоро танец кончился, и Кокорев, отведя девушку, снова встал рядом с Жильцовым. Он все оглядывался и оглядывался, тонкие крылья носа вздрагивали, во всей его фигуре чувствовалось нетерпение.

— А вы танцуете, командир? Кажется, здесь есть симпатичные кадры.

Жильцов не ответил. Он стоял и думал, что все-таки зря согласился зайти сюда. Он не любил и не умел танцевать и знал, что теперь одно воспоминание долго не будет отпускать его, — воспоминание, которое он гнал от себя и которое возвращалось всякий раз, едва он видел танцующих. Одно это воспоминание тянуло за собой другие, и образы перемежались, обгоняли друг друга в его памяти, — от них веяло печалью, и так бывало всегда, стоило услышать музыку и увидеть танцы.

Он видел, как Кокорев, а потом Женя подошли к ожидающим девушкам. Он глядел на Женино смущенное и покрасневшее лицо и подумал, что, должно быть, такое же лицо было у него самого, когда он подошел к Наташе и неуклюже шаркнул ногой...

3. Старший лейтенант Жильцов

У большинства выпускников С-ского авиационного училища жены были учительницами. Объяснялось это просто: по соседству был педагогический институт, курсанты и студентки устраивали совместные вечера — и глядишь, на старших курсах уже игрались свадьбы. Парни в институте были редкостью, его так и называли «институт культурных жен». С Наташей Алексей Жильцов тоже познакомился, уже будучи третьекурсником, в клубе училища.

Кто знает, почему вдруг, сразу, едва увидев Наташу, он потянулся к ней с тем неожиданным волнением, которое и радует, и пугает одновременно, а потом с нетерпеливым ожиданием следующей встречи, необходимостью просто увидеть, просто оказаться рядом, просто говорить — неважно о чем, лишь бы говорить и слышать ее голос.

Двое его друзей — Костя Лавренев и Валерий Брызгалов — заметили сразу: парень влюбился. Шутки по у этому поводу были добрыми и мягкими, впрочем, Валерий как-то сказал, что любовь мешает мужской дружбе, и сказано это было грустно.

Все трое выросли вместе, в Ленинграде, жили в одном доме, ходили в одну школу, в один класс — с годами каждодневность встреч стала привычкой. Сейчас вспомнить — господи, сколько было разных увлечений! То — в пожарные, то — бежать на большую стройку (и уже деньги начали копить, отказывая себе в законных удовольствиях), то — в море! Мечта стать летчиками пришла позже, как очередная детская болезнь, — и вдруг оказалось, что это уже не болезнь, а выбор, сделанный решительно и безоговорочно, хотя никто из них еще не летал даже на пассажирском самолете.

Валерий был Алексею ближе, чем Костя. Он и сам не мог бы сказать почему. Быть может, потому, что Алексей рос без отца, а Валерий без матери. Отец Алексея, капитан Жильцов, погиб уже после войны, в бою с бендеровской бандой, Алексей знал его только по фотографиям. Мать Валерия умерла, когда мальчишке было три года, и он тоже не помнил ее. А у Костьки были и мать, и отец, кинорежиссер, который то и дело уходил из дому, потом возвращался, просил прощения, и тогда в доме опять воцарялся недолгий мир.

Когда они «железно решили» стать летчиками (это случилось не то в пятом, не то в шестом классе), все трое пошли во Дворец пионеров. Там им предложили делать модели. Это было совсем не то, что им было нужно. Тогда они отправились в ЦПКиО и хотели прыгнуть с парашютом, с вышки — им не разрешили, потому что «дети до шестнадцати лет и лица в нетрезвом состоянии к прыжкам не допускаются». В парке они увидели одиноко гуляющего летчика, капитана с букетиком, и робко подошли к нему:

— Дяденька, можно с вами поговорить?

Он улыбнулся:

— У нас так не положено.

— А как?

— «Товарищ капитан, разрешите обратиться?» Вот так.

Впрочем, он с удовольствием сел с ними на скамейку и проговорил, наверно, часа полтора.

Алексей помнил этот разговор, быть может, потому, что капитан говорил с ними не как с детьми, а с той серьезностью и уважением, которые всегда приятны детской душе. Он был даже строг, капитан.

— А вы это твердо решили, хорошо подумали? Ведь что значит быть военным человеком? Это значит сознательно ограничить себя во многом. Всегда подчиняться дисциплине — стало быть, иной раз не делать того, что тебе хочется. Будете ездить с места на место, жить не в своем доме, работать с утра до вечера... Подумайте.

— Мы уже подумали.

Тогда он улыбнулся:

— Ну, а от чего самолет летает?

Они начали отвечать наперебой, тянули руки вверх, как на уроке, а он улыбался и мотал головой:

— Нет, не то, не знаете. От земли летает самолет!

Потом он вынул записную книжку и карандаш и написал адрес С-ского авиационного училища.