Крыши наших домов

Тогда, после истории с рыбаками, всех их наградили медалями «За спасение утопающих». Тут же Флеровский протянул руку за полетными документами, как бы давая понять, что короткий неофициальный разговор закончен и начинается деловой, служебный.

— Значит, пятнадцать часов? — спросил он.

Жильцов кивнул: да, пятнадцать. Конечно, Флеровский был недоволен: что такое всего пятнадцать летных часов на месяц?

— Это только плановые. В них не входит время полетов при обстановке, — сказал Жильцов. — Машина прошла регламентные работы, можем летать больше.

— Лучше уж без обстановки, — проворчал полковник. — Нас тут целую неделю трясло — ждали прорыва на правом фланге. Люди по двое суток не спали.

Жильцову нравился полковник Флеровский. Он был грузноват и поэтому медлителен в движениях, все его лицо пересекал шрам — след ранения, полученного на войне, и лицо казалось неподвижным и чуть перекошенным. Лишь темные глаза жили на этом неподвижном лице своей самостоятельной жизнью. Жильцов подумал, что Флеровский очень быстро стареет: в прошлый раз он не видел этих совсем старческих складок под подбородком. Должно быть, дослуживает.

— Есть какие-нибудь вопросы?

Значит, разговор окончен. Жильцов встал:

— Разрешите экипажу быть свободным после ужина?

— Да. Только доложите оперативному, куда пойдете. Подождите, старший лейтенант...

Флеровский помолчал, как бы еще раздумывая, сказать или промолчать и отпустить Жильцова на все четыре стороны, но потом, видимо, решил, что сказать надо, и, встав, подошел к стене и откинул шторы. Там, за шторами, была карта. Такую же, только меньшего масштаба, Жильцов получил в штабе эскадрильи перед полетом. Полковник кивнул, приглашая Жильцова подойти ближе.

— Вот здесь, — сказал Флеровский. — Будьте особенно внимательны вот здесь. — Он показал на участок побережья, и Жильцов прикинул — километров двадцать или двадцать пять береговой полосы. — Я не могу вам раскрывать все, но меня этот участок очень беспокоит. Им должны особенно интересоваться там. Вы меня поняли?

— Понял, товарищ полковник.

— Я прошу вас рассчитать, за сколько времени вы можете долететь туда по тревоге, обдумайте условные сигналы для застав, постов технаблюдения и моряков. Потом доложите начальнику штаба.

Расспрашивать полковника подробней Жильцов не имел права: Флеровский сказал ему все, что считал нужным, об остальном Жильцов мог только догадываться — значит, за эти месяцы в районе побережья появился какой-то наш объект, вот и все. Уже у себя в номере он достал карту и еще раз просмотрел и промерил участок. Ну, лета туда двадцать три — двадцать пять минут. А если во время тревоги вертолет будет не готов? В таком случае прилететь в точку обнаружения можно тогда, когда там будет уже пусто.

Конечно, месяц может пройти тихо и мирно, но граница есть граница, тем более что появился некий объект, о котором Флеровский не захотел сказать что-либо определенное. А Жильцов думал, что́ он в свой черед может сказать Кокореву, который сейчас брился, сняв со стены и поставив для удобства на стол большое круглое зеркало.

— Есть задание, командир?

— Мысли вслух, — сказал Жильцов. — Надо посчитать малость.

— Считать — это по моей епархии, — сказал Кокорев, выключив бритву и пододвинув к себе карту.

Жильцов показал ему на участок береговой полосы. Никаких объяснений — просто район наиболее вероятного движения нарушителей.

— Здесь? — удивился Кокорев. — Да кто здесь сунется? Море!

— Вы не знаете границу, — усмехнулся Жильцов. — Просчитайте-ка по-быстрому.

Кокорев пожал плечами, и погоны на них колыхнулись, как крылышки. «Должно быть, он решил, что я его проверяю», — подумал Жильцов. Считал Кокорев уверенно, выписывая цифры мелким, аккуратным почерком. Время подготовки, время полета, расход горючего... Что ж, все было точно, а Жильцов продолжал недовольно думать, что при таком расчете, который совпадал с его собственным, они могут опоздать... Если нарушение из тыла — еще ничего, а если со стороны моря? Судно-нарушитель запросто уйдет из двенадцатимильной зоны.

Когда вместе с Кокоревым он подошел к вертолету, то не увидел никого, кроме часового. Потом из травы появилась фуражка. Трава была высокая, некошеная, и Женя утонул в ней.

— Все в порядке, командир. Посмотрим на горячем?

Это значило — надо запустить двигатель на полную мощность, отключить и снова проверить, не бьет ли где-нибудь масло и не подтекает ли бензин.

— Давайте вы, — кивнул Жильцов Кокореву. Сам он сел в траву рядом с Женей, и тот, покосившись, спросил:

— Что-нибудь случилось, командир?

— Ничего, — сказал Жильцов. Он не мог требовать от Каланджи, чтобы машина всегда была готова к полету. Это невозможно. Да и Каланджи не тот человек, от которого надо что-то требовать, он и так делает больше, чем обязан.

— Случилось, — уверенно сказал Каланджи.

— Сегодня вечерком сходим в город, — сказал Жильцов, — и зайдем в кафе-мороженое. Помнишь, на углу Советской и Чапаева?