Крыши наших домов

Самое приятное то, что нас ждут и встречают. Плотная толпа мальчишек стоит у входа в правление. Здесь же несколько взрослых, еще издали я вижу Михаила Михайловича с красным бантом на лацкане пальто. Мы подъезжаем, и ребята раскрывают рты при виде Иманова. Он, должно быть, нарочно оставил свое пальто в машине, и мальчишки млеют при виде орденов и золотой звездочки. Может быть, поэтому они встречают меня уже без особого энтузиазма.

Михаил Михайлович долго трясет Иманову руку своей левой, потом отступает в сторону, и две девчушки-пигалицы с пионерскими галстуками выносят из правления каравай и солонку. Иманов снимает шляпу, целует хлеб, целует девчушек, а потом идет расцеловывать всех подряд. Заодно он обнимает и меня.

Все идет хорошо, но вдруг одна из женщин, встречавших нас, спрашивает:

— А что же вы сынка не захватили? Славный он, ваш сынок, услужливый такой.

Иманов каменеет, его лицо становится неподвижным и непроницаемым.

— Нельзя, — говорит он. — Служба. Правильно, капитан?

— Правильно, — подтвердил я. — Служба.

— Господи, — вздыхает женщина. — К человеку отец из такой дали приехал, а ему все равно на службу.

Иманов опять спешит. Я понимаю, ему неприятен этот разговор, и он хочет быстрее отделаться от него, чтобы не пуститься в долгие объяснения.

— Пойдем смотреть колхоз, — говорит он.

Я не пойду с ними. У меня здесь, в селе, другие дела. Мне надо разыскать председателя сельсовета. Это тоже моя служба: на праздник в село приехало много людей — родные, друзья, знакомые...

Кто-то трогает меня за рукав, я оборачиваюсь. Немолодой, уже сильно поседевший человек кивает мне, приглашая отойти в сторону. Я отхожу.

— Будем знакомы, — сказал этот человек. — Кровяков моя фамилия. Бывший дружинник.

— Будем знакомы, — ответил я. — А почему же бывший?

— Так ведь распалась дружина, товарищ капитан. За ненадобностью вроде, — усмехнулся он.

— Из-за недомыслия, — поправляю я его. Но Кровяков, кажется, не расслышал моих слов. Он чем-то явно озабочен. Он морщит свое и без того морщинистое лицо, словно раздумывая, как начать разговор. Не познакомиться же он отзывал меня в сторону, познакомиться можно было бы и при всех!

— Тут такое дело, товарищ капитан... Как бы вам сказать? На праздник много народа приехало, это всегда так бывает... Люди все свои, родня, близкие. А вот один парень пожаловал...

— Какой парень?

— Поглядели бы вы на него, а? Не нравятся мне такие.

— Чем же он вам не нравится?

— Так сразу не объяснишь. Склизкий он, понимаете? Мы тут все на виду. У кого что в кастрюле варится — и то знаем. Деревня. А этот Чугунков, черт его разберет...

Кровяков не договорил... Вздохнул — ему надо было идти с председателем и гостем. А я пойду в сельсовет.

Сельсовет, конечно, закрыт. Двое мальчишек ведут меня к председателю, но его нет дома — укатил в город. Придется искать секретаря. По пути мальчишки перечисляют, кто к кому приехал. К бабке Полине сын с женой, к Петрикеевым сразу трое, еще вчера гулять начали, к Солововым двое, к тете Кате сын... К учительнице какой-то мужчина.

— К Майе Сергеевне? — спрашиваю я.

— Нет, к арифметичке. Майя Сергеевна в городе, — охотно растолковывают мне ребята. Эти из самых верных — остальные пошли сопровождать Иманова. Впрочем, все понятно. Вряд ли когда-нибудь они еще увидят Иманова, а я теперь всегда, как говорится, под боком.

— Она с мужем уехала?

— Кто? — не поняли ребята.

— Майя Сергеевна.

— А она незамужняя. Она вон в том доме живет. И арифметичка тоже там.

Мне становится печально. Я-то, конечно, сегодня рассчитывал увидеть Майю Сергеевну. Я уже придумал ее себе, я тысячу раз знакомился с ней, и все по-разному. Сегодня я бы смог познакомиться с ней — и вот ее нет, уехала в город. Хватит, сказал я себе, не может же молодая женщина быть одна.

И все-таки мне легче сейчас, словно бы Майя Сергеевна приблизилась ко мне. Ребята, конечно, ничего не сообразили, они-то считают, что если пограничник кем-то интересуется, то это по службе.

Секретарем сельсовета оказалась пожилая женщина. С ней вместе мы идем в сельсовет, она выкладывает передо мной на стол десятки паспортов с заложенными в них пропусками. Но мне нужен один. Вот этот. Александр Алексеевич Чугунков, год рождения 1948, место рождения село Новая Каменка, русский, невоеннообязанный, прописка ленинградская. Паспорт Чугункова пестрит лиловыми штампами «принят-уволен». Их двенадцать, этих штампов. Последний раз он уволился три месяца назад из управления капитального строительства. Пропуск на проезд в погранзону, в село Новая Каменка, по месту жительства матери Е. Д. Чугунковой, выдан сроком на шесть месяцев.

— Вы Александра Чугункова знаете? — спрашиваю я у секретаря.

— Сашку-то? Рядом живет, с малолетства знаю. Сейчас проходила мимо — пьяный на крыльце песни поет.

— Раз песни поет, — значит, веселый человек.

— Как же, веселый, — усмехается она. — Вчера кошку из отцова ружья убил. За что, спрашивается? Веселый. У матери, у Екатерины, с утра до вечера слезы не просыхают.

— Пьет?