Крыши наших домов

— А, да! Значит, сошли мы на берег. Жара, как в парилке, ноги в асфальт, будто в болото, проваливаются. Ну, естественно, ходим по разным примечательным местам и историческим памятникам старины. Потом на автобусе за город выехали — прокатиться, проветриться... А там домишки не такие, как в городе, — из фанеры да жестяных листов. Как только, думаю, в таких люди-то живут? Ни водопровода, конечно, ни электричества. «Бидонвилль» называется, по-нашему — «город из бидонов».

Только остановили автобус — малышня набежала, стоят, смотрят. «Почему не в школе?» — спрашиваем. «А у нас школы нет». — «Как это нет?» — «Да так. И не было никогда. Учитель два раза в неделю из города приезжает».

Решил я разобраться с этим делом до самого корешка. Провожатый нервничает, торопит, а я ему вежливо — экскюз ми, дескать, погоди, дорогой, успеем на кактусы-фикусы поглядеть, тут дело такое... Разговорился с одним мужиком, он и подтвердил, что школы у них нет и учителей тоже — студенты приезжают и учат бесплатно. На новую школу они скинулись кто сколько мог. Только одна старуха ничего не могла дать. Так вот, когда пустили шапку по кругу, она на дерево показала. Здоровенное дерево, не знаю, как называется. «Я, — говорит, — уже пятьдесят лет отдыхаю в тени этого дерева. Мне, — говорит, — нечего дать детишкам, вот я и хочу подарить им эту тень».

Долгое время все молчат. Потом кто-то добавляет:

— Капиталистам-то выгодно, чтоб народ безграмотным был. И надуть легче, и вообще... А вот из нашего села даже один профессор вышел, в Москве работает.

Мы долго молчим, а я думаю над тем, как подсказать Чернецкому, чтобы он устроил какой-нибудь вечер вот таких воспоминаний. Прямо сказать — еще обидится, приказать не могу. А ведь сам того не замечая, Костюков провел настоящую беседу! Я знаю, вернее, догадываюсь, что он и о другом тоже рассказывает, о шикарных девочках, о заграничных кабаках — мало ли навидался в рейсах! Но сейчас я сам слушал его с интересом, даже чуть завидуя тому, что Костюков столько поездил.

Я знаю еще не всех. Мне нелегко сразу запомнить всех хотя бы по фамилии. Пройдет время, и я должен буду знать их даже лучше, чем они знают себя. Это не пустые слова.

В один из вечеров Чернецкий доложил мне, что Костюков ушел в самоволку. Это уже не первый случай у нашего повара.

— У него там любовь в селе, — усмехается Чернецкий, — а дома жена с двумя ребятами.

При этом у Чернецкого на лице так и написано: я уже ничего не буду предпринимать, товарищ капитан. Вы здесь начальник, вы и разбирайтесь.

4

О моем разговоре с Гусевым не знает никто, кроме старшины. Ну мало ли о чем может разговаривать с солдатом новый начальник заставы!

Огромный Гусев сидел, весь напряженный, подавшийся вперед, будто его собирались фотографировать для доски Почета. Он положил вздрагивающие руки на колени, да так и застыл — ни дать ни взять статуя Рамзеса! Я невольно улыбнулся — он ответил вымученной улыбкой, с трудом раздвинув полные губы.

— У меня к вам очень важное дело, — сказал я. Гусев шевельнулся, и стул под ним застонал. — О нем не должна знать ни одна живая душа.

Он слушал меня, еле заметно шевеля губами, как будто стараясь запомнить каждое слово, а уж потом, на досуге, разобраться в их смысле. Я же хотел, чтобы он все понял сейчас.

Через два дня к вечеру старшина едет в город за продуктами. Гусев отправится с ним. Но они отъедут километра три — до развилки дорог; Гусев пойдет обратно. Он хорошо знает участок — сколько километров вышагал здесь на своих двоих! Так вот, он должен постараться подойти к системе сигнализации вплотную, повернуть и окольными путями вернуться на заставу.

— ...Вернуться на заставу, — прошептал Гусев.

— Повторите, — сказал я.

Он повторил без запинки. Я кивнул ему на карту. Гусев долго вглядывался в нее, потом поднял руку.

— Значит, вот здесь... Выйду к валунам («Молодчина!» — подумал я). Там следа не будет. Пока собака, пока что. А потом, значит, обратно. Болотце здесь. Пройду болотцем.

— Правильно. Можете идти, товарищ Гусев.

Он неуклюже повернулся кругом и протопал к двери. «Тупица» — вспомнилось мне определение Чернецкого. Может, тугодум, но я даже этого не заметил. Гусев понял меня отлично.

Мне же надо было ехать в Новую Каменку.

...Село показалось неожиданно, от поворота. Я попросил водителя остановить машину и поднялся на пригорок. Отсюда село открывалось разом — рядами крыш, по-весеннему обнаженных садов и дымками над трубами. Ветер донес сладкий запах человеческого жилья.

Несколько двухэтажных домов поднималось в центре. Должно быть, правление колхоза, школа, клуб. Даже маленькую площадь перед ними увидел я отсюда, с пригорка.

В самом селе было тихо и безлюдно, лишь пять или шесть женщин стояли возле колодца, судачили о своем и равнодушно скользнули глазами по машине.

— Приехали, товарищ капитан. Как войдете — сразу направо.