Крымский мост

– А училище-то где? – спросил попутчика.

– Тоже разорили украинцы! Ведь там готовили специалистов по обслуживанию атомных установок на подводных лодках. Зачем оно было им нужно? Хрен его знает! Ведь из лодок у них был только этот «човен» «Запорижжя».

– Н-да! А я ведь тут пережил одно немаленькое приключение.

И Миров неожиданно для себя самого рассказал Чикину, как он молодым корреспондентом вместе с курсантами-подводниками практиковался на занятиях. Решил участвовать в учебном выходе наружу из затопленной лодки. Полз по трубе торпедного аппарата. И… застрял в ней. Рассказал, как своему человеку, сослуживцу.

– С тех пор я страшно боюсь замкнутых пространств, – закончил он. – Боюсь ездить в маленьких лифтах. Боюсь самолетов. Да много чего!

Георгий слушал его молча. И, странное дело, Миров теперь чувствовал какое-то давно забытое единение с этими людьми, с которыми его когда-то свела жизнь и с которыми он делил общий тяжелый морской труд и общую судьбу.

Наконец они поднялись на горку. Чикин показал Олегу, куда ему идти.

– Ну, а мне в другую сторону!

Прощались они уже как товарищи.

* * *

Улицу он нашел. Дом тоже. Но дверь квартиры открыла совсем другая женщина – молоденькая, миловидная, судя по всему, украинка. На его расспросы ответ один. Кто здесь жил до нее, она не знает. Куда уехали – тоже.

Миров толкнулся к соседям. Но и они не могли припомнить улыбчивую кореянку. В общем, вернулся он, как говорится, несолоно хлебавши. Высадился на пристани и пошел прямиком к оставленному на стоянке авто.

За эти несколько часов атмосфера в городе резко изменилась. Прошла группа людей с российскими триколорами в руках. Кто-то задал ему вопрос:

– Товарищ! Ты не подскажешь, где записывают в ополчение?

В ответ он лишь пожал плечами. Вот и городской Совет. Миров обнаружил, что к зданию придвигается толпа. По виду – казаки, отставники и силовики. Слышались голоса: «Будем брать власть! Займем горсовет!» Люди начали энергично колотить в стеклянную дверь, из-за которой выглядывало лицо испуганной вахтерши. Наконец в ответ на требование толпы дверь открылась. Вышедший чиновник спросил: «Чего вы хотите?»

– Провести совещание!

Двери распахнулись, народ всосался в фойе. Миров заметил среди них Алексея Чалого: судя по лицу, тот был настроен решительно.

«Ну, пошла писать губерния!» – подумал Олег. И даже собрался подойти к ребятам. Но тут зазвонил телефон. Это был Эдик Доля:

– Ну, что? Нашел ты ее?

– Нет! Там она не живет давным-давно!

– А я вот тут надыбал новую вводную. Таня работала в последние годы в бахчисарайском музее, что в ханском дворце. Попробуй там поискать!

– Спасибо тебе, дружище! – обрадовался новой ниточке Миров.

Они поговорили еще какое-то время обо всем происходящем. Эдик поведал:

– Вернулся из Киева наш крымский «Беркут». Все в ужасе. На Украине (Миров заметил, что Эдик сказал не так, как говорят хохлы, «в Украине», а уже так, как говорят русские – «на»…) переворот! Янукович драпанул. Говорят, то ли у нас прячется, то ли в Харьков подался. Или в Донецк… В общем, разворачиваются события. Наши тоже задумались. Что делать завтра? С утра до вечера идут совещания. В городе митинги. Готовимся к похоронам погибших «беркутов». Что будет?!

– Не знаю! – ответил в тон ему Миров. – Поживем – увидим. Тут, в Севастополе, тоже все поднялись на дыбы. Встретил Мымрина.

– А, перебежчика? Ну и как он?

– Физиономия гнусная, весь сморщенный, но так и брызжет ядом. Как змей или паук!

– Он таким всегда был. И в России. И у хохлов.

VIII

– Конечно, гарем хана был не таким роскошным, скажем, как гарем турецкого султана. Но во всем остальном его устройство соответствовало восточным канонам. Среди жен была установлена строжайшая иерархия. Мать правящего хана находилась на самой вершине. Чуть ниже стояли четыре, так сказать, официальных жены хана – кадины. Еще чуть дальше по социальной лестнице – икбал-фаворитки. А затем гезде – девицы, замеченные султаном… В общем, система была еще та – можно сказать, как российская вертикаль власти!

– Значит, они здесь жили? В четырех огромных корпусах? И лили слезы? От этого и название такое у фонтана – фонтан слез, о котором писал еще Пушкин? – наивно спросил Олег Павлович.

Его экскурсовод Сергей Малиновский весело рассмеялся, показывая молодые белые зубы:

– На самом деле это не женщины плакали в гареме, а хан плакал. Жестокий хан Кырым Герай вспоминал некую умершую Диляру Бикеч. Тосковал по ней.

– Да, они могут нас довести до слез! – задумчиво заметил на это Миров. – Значит, у него было сотни две женщин, а любил он одну. Интересная история. А вот скажите, откуда они появлялись у него в таком количестве?