– Видимо, положение его было уж совсем, как говорится, хуже губернаторского, раз он согласился отдать Анну?
– Василий Второй был в отчаянном положении. В империи начался мятеж. И бунтовщики уже осадили столицу – Константинополь. Пообещал. Но только поставил условие: Владимир должен был креститься. Ударили по рукам. Но ромеи есть ромеи. Без обмана они жить не могли. Напрасно наш князь ждал невесту. Поняв, что его обманули, Владимир решил показать им кузькину мать. Напасть на них. И осадил ближайший византийский форпост. Это была Корсунь, или Херсонес. И было это летом девятьсот восемьдесят восьмого года. Осада была долгой, изнурительной. В конце концов, после долгих перипетий, голодом и жаждой он сломил упорство горожан. Они сдались на милость победителя. Архонта убили. Дочь его Владимир, как и положено язычнику, «взял на поругание». Город, правда, сильно не грабили. Владимир поселился в Херсоне и поставил Василию ультиматум: или принцессу подавай, или иду войной на Константинополь. Деваться некуда. Отправили двадцатипятилетнюю плачущую Анну к жениху. Есть и другие легенды. Якобы князь ослеп. А когда его крестили – прозрел. И уверовал. В общем, чтобы жениться, он крестился. В христианстве он получил новое имя – Василий, что в переводе с греческого значит «царь». Принял императорский титул. И возложил на себя корону. Так-то вот. Ну а затем состоялось и вожделенное венчание с Анной. После этого венчания с порфирородной принцессой он стал юридически равен византийскому императору. Возвысился неимоверно. А уже из Херсонеса с женой и огромными обозами вывозимого из города добра отправился в Киев. С ним двинулось и духовенство.
– А скажите, что значит «порфирородная»? – спросил Миров.
– Ну, это титул, который получали отпрыски императора Византии, родившиеся во время его правления. Императрица разрешалась от бремени в зале, стены которого были облицованы специальным драгоценным камнем пурпурного цвета – порфирой. Багряный цвет издавна считался символом власти. Таким образом отделяли настоящих наследников от многочисленных узурпаторов.
– А что ж дальше-то было?
– А дальше было Крещение Руси. Князь, вернувшись домой, снес городище языческих богов. Загнал киевлян в Днепр. Где и окрестил их. Потом отправил дружину в Новгород. Там «Добрыня крестил новогородцев мечом, а Путята – огнем». То есть новая религия насаждалась силою.
– Ясненько! – задумчиво протянул Олег Павлович. – Значит у вас двое исторических тезок. Византийский император и русский. И вас самого зовут в переводе с греческого «царь». Так, Василий?
– Выходит, что так!
– А скажите мне, Василий, как император императору: Александр Первый был в этих краях?
– Конечно, он ведь объездил весь Крым, перед тем как вернулся в Таганрог. И ушел странствовать. Здесь он якобы и заболел лихорадкой.
– Значит, вы считаете, что он не умер?
– Боже упаси! Конечно, он ушел из Таганрога странствовать. И, может быть, даже жил где-нибудь здесь первое время. В каких-нибудь пещерах скрывался.
– Вот как! – И Олег Павлович еще раз подумал о странностях судьбы.
– Давайте пройдем к месту крещения. Я вам покажу его.
– А в храм, что, не зайдем? – спросил Мировой, когда они двинулись по песчаной дорожке мимо Владимирского собора.
Василий слегка замялся:
– Да он сейчас закрыт. Наш настоятель отец Сергий Халюта призвал народ на митинг. Поэтому почти все ушли, как говорится, «на фронт».
Олег Павлович остановился у каменной купели баптистерия с возвышающейся над ней беседкой-часовней и вглядывался в голубеющие под неярким зимним солнцем воды бухты. Там, у противоположного каменистого берега, сиротливо стояла пара списанных военных катеров. Но видел он вовсе не их. Перед его глазами трепещут под зимним ветром десятки грубых полотняных парусов. Ему кажется, что именно на них смотрел князь Владимир в тот момент, когда обнаженный окунался в купель. А было это более тысячи лет назад.
Доехать до центра Севастополя им не удалось. Уже на дальних подступах улицы постепенно заполняла густеющая толпа. Миров еще раз прочитал полученный после экскурсии в отделе кадров музея адресок, убедился, что дом находится на Северной стороне. И самый короткий путь туда – переправиться через бухту. Он остановил машину, вышел на площади Суворова и двинулся по направлению к площади Нахимова, надеясь сесть на катер на Графской пристани и оттуда через Севастопольскую бухту добраться до бухты Голландия. В советское время на ее берегу располагалось высшее военно-морское училище подводного плавания.
А пока Олег Павлович шагал по улице Ленина, и его не покидало какое-то странное, двойственное ощущение от города. Севастополь был вроде тот, а вроде и не тот.
Он помнил любимый город как суровую неприступную крепость, военно-морскую базу, оплот великой могучей империи, место стоянки сотен кораблей.
Теперь он видел заштатный городок. В толпе, которая разлилась по улицам, почти не видно морской формы. Хотя по осанке, выправке и, конечно, по какому-то особому взгляду он узнавал бывших моряков. Отставников.