Крылья ужаса. Рассказы

Часто, запершись у себя в комнате вместе с Хорeвым, Гнойников, обыграв его раз семь, подолгу гулял с ним по комнате, пил чай, обмусоливал хорeвские слова. Вид у Пети был серьёзный, он поглаживал зад и отпускал Хорeва под вечер, строго и с наущениями. Старушка-соседка, пугаясь серьёзности его величия, запиралась на крючок. Это были самые счастливые дни в жизни Гнойникова.

Не менее странными были его отношения с семьёй Сычёвых, состоящей из старичка Никодима Васильевича и его двадцатилетней дочки Нади, – единственной семьёй, с которой общался Гнойников. Он приходил к ним пить чай, был взаимно влюблён, конечно, со своей стороны, по-своему, в Надю и подавлял всех своей манией величия. Старичок Никодим Васильич так прямо прыгал от него из комнаты в комнату. Особенно когда Гнойников, подвыпивши, кричал: «Я – великий… Циолковский… Величина… Едрёныть».

Но Надюше этой манией он внушал строгость и послушание. Она боялась и любила его, тихо молясь за Петю по ночам, пряча под подушкой непонятные шахматные фигурки.

Она занимала определённое место в его мечтах: он воображал её около себя, а себя – с шахматной короной, где-нибудь в Рио-де-Жанейро.

Очень часто, когда он, запершись в комнате, играл с кем-нибудь, она тихо и бесшумно расставляла ему фигуры, вытирала пыль с доски. Разбирая партии, он не раз поглаживал её простые, жирные бедра.

Старичок Никодим Васильевич считал его сумасшедшим, но находил, что лучшего мужа его дочери всё равно не найти. Он приучился так ловко прыгать из стороны в сторону, когда Гнойников заговаривал о своём величии, что моментом исчезал в какое-нибудь пространство, и все к этому привыкли.

Впрочем, на чужих людях Гнойников так прямо не высказывался, а больше давил молчанием.

Странно, что это сознание величия, причиной которого был его успех в шахматах, сразу распространялось на всю реальность в целом, он считал себя великим человеком вообще и мысленно даже присваивал себе право давить людишек на улицах автомобилем. Успех в шахматах был лишь необходимым сдвигом, ведущим к раскрытию в его душе какого-то безудержного и абсолютного величия.

Но вот однажды в Мучево случилось событие. В городе должен был состояться 1-й этап обширного областного турнира. До этого Гнойников мало встречался с посторонними шахматистами.

В дождливый, полулетний день многие силы области съехались и приютились в потресканной мучевской гостинице. Мало кто из них думал о турнире: все были довольны лишним безделием. Кто, укрывшись, читал романы, кто спал с бабами в шизофренически многолюдных углах, кто свистел песни. Но Гнойников потаённо и судорожно готовился к турниру.

Сделанный атеистом, пошёл в церковь и, пугливо повизгивая, оборотясь, поставил свечки. Читал шахматные журналы, поглаживая ляжки. А Хорeва почти не отпускал от себя. Лицо у Пети стало напряжённое, серьёзное и страховочно-многозначительное. И отношения его с семьёй Сычёвых получились теперь совсем загадочные и таинственные. Сейчас, с приближением турнира, Гнойников и у Сычёвых брал больше задумчивостью, да ещё неопределёнными высказываниями о судьбе. Тяжёлый, дымящийся суп ел он сурово, заглядывая в журналы, и старичка Никодима Васильевича пугал серьёзностью и расспросами о практическом ходе жизни. Надюша плакала со страху и чинила Гнойникову валенки на зиму.

Наконец наступил день открытия. Противником Гнойникова был здоровый, быкастый человек с холодными, насмешливыми глазами.

Гнойников так трясся от нежности к себе и от страха перед разрушением величия, что руки у него наглядно дрожали, когда он передвигал фигуры. Петя покраснел, съёжился и влез в угол стула. Человечка-партнёра это так заинтересовало, что он больше смотрел на Гнойникова, чем на шахматную доску. Иногда, в ходе игры, Гнойникову казалось, как озарение, что он выигрывает, причём часто это ощущение не вязалось с положением на доске. На душе становилось легко и величественно-воздушно. Но он медленно и неумолимо проигрывал. От этого мысли стали уходить в зад, который тяжелел от них. Под конец Гнойников не чувствовал в себе ничего, кроме увеличенного зада. Улыбаясь, он сдал партию. Партнёр оставался холоден. Казалось, ему было всё равно, выиграл он или нет.

Гнойников выскочил на улицу. Сначала боялся думать. Почитал газету, купил кнопки. Побрёл дальше. У грязного, замызганного ведра копошилась девочка лет тринадцати с деревянной палкой вместо куклы.

– Ты умеешь играть в шахматы? – спросил он.

– Немного умею, – удивилась она.

– Сыграем, – сказал Гнойников и вынул карманные шахматы.

Сели на ступеньки. Он обыграл её три раза, минут за пятнадцать, и на душе опять стало радостно, уютно и привычно тепло.

«Я – великий», – тупо подумал Гнойников.

Ущипнув девочку, пошёл дальше. Мысли отгонялись от поражения в прежний свет.

«Это случайность», – икнул он в уме. И мысли парили уже высоко-высоко. «Это случайность», – икнул он.

Поел в своей комнатушке, напряжённо-смешно, и появилось истеричное желание завтра же выиграть, взять реванш, чтобы улететь ещё дальше, далеко-далеко, в голубые облака недоступности.