Крылья ужаса. Рассказы

Старушка-соседка пристально смотрела на него из щёлки дверей.

Следующие два дня прошли как во сне. Две партии отложили с неопределённым положением. Он разбирал их, запершись с Хорeвым. Хорeв всё время проигрывал и плакал, скрываясь под стол. Надюша бесшумно приносила котлеты.

Она думала, что если отдастся Пете во время игры, то он победит любого партнёра. Почему в шахматы не играют по ночам?

Наступил четвёртый день турнира: день доигрывания.

На этот раз Гнойников обмочился за партией.

От мокроты внизу выступили слёзы на глазах. Но Гнойников проиграл обе партии. Сердце бешено колотилось, и в мозгу стало наполненно-пусто от сознания собственного ничтожества. Взвизгнув, предложил судье, мастеру шахмат, сыграть с ним матч.

На другой день старичок Никодим Васильевич не узнал его. Наденька дрожала и предложила пойти в загс. Хорeв, одиноко маячивший в стороне, был молчалив и застыл сосулькой.

От страха и инерции Гнойников не пошёл в этот день на турнир, вписав себе ещё один ноль. Да и надежд больше не было. Оказалось, что проиграл самым слабым участникам. Всё было ясно.

За чаем Гнойников совсем распоясался.

– Что делать, как изворачиваться, как жить! – визжал он на всю комнату.

От его загадочности не осталось и следа. Старичок Никодим Васильевич прыгнул и исчез куда-то в соседнее пространство.

– Давай я тебе проиграю, Петя, – угодливо произнёс Хорeв.

Надя заплакала и обнажила белые полные руки.

– Ты мне корону на нос не оденешь, – обращаясь к ней, вопил Гнойников. – Я пустой стал… Понимаешь… Пустой… И глупый… Надменности никакой нету… И устойчивости… Эх, убить бы кого-нибудь… Убить!

– Что ты, Петя, что ты, – увивался вокруг него Хорeв. – В тюрьму сядешь… Ты на меня посмотри: как хорошо всё время проигрывать! Аюшки! – И Хорeв погладил гнойниковскую ляжку. – Я не то что тебе, а самому Ботвиннику проиграю, – заскулил он, сунув в рот сахарку. – Проиграешь – и так тебе хорошо, тёпленько. Во-первых, раз проигрываешь, значит, можно думать, что если б играл как следует, то тогда б выигрывал… У всех… Во-вторых, проиграть ты всегда сможешь, а вот выиграть?.. Так-то спокойней, как в баньке, а?! Петя?.. Мысли!

Но Гнойников уже не слушал его. Обругав Надюшу, он выскочил на улицу.

«То, что я – великий человек, это дело решённое, решённое раз и навсегда, – непримиримо визжал он всем своим сознанием, бегая по длинным мучевским улицам, то и дело харкая на зелёную свежую травку и на цветы. – Но ведь я – плохой шахматист… А ничего другого делать не умею… В чём же моё величие?!. Как примирить, как примирить?!» – ещё исступлённей, сжимая кулачки, косясь на небо и облака в них, бормотал он.

Укусил попавшееся ему молодое деревце. Побежал дальше, домой, домой…

Его состояние было расколото на две существующие и в то же время как будто исключающие друг друга половины: одно – прежнее величие, от которого он ни за что не мог отказаться; казалось, само его существование зависит от этого величия; другое – ужас, подавленность и истерическая пустота от сознания краха шахматной карьеры, на которой держалось всё это величие. И никакого примирения и выхода он не находил, оставаясь в неразрешённом крике…

Скуля, приполз домой, в конуру. Скрючился под одеялом. И вдруг в комнату постучали. Это была распухшая от слёз Надя. Казалось, слёзы текли из её живота и жирных боков. Мягким телом прильнула к рвано-закутанному Гнойникову. Он молчал.

– Петя, Петя, ещё не всё потеряно, – вдруг завыла она, прижимая его к своему трясущемуся телу. – Воровать будем… Убивать будем… Грабить… Обманывать… Только для себя… для себя…

В груди Гнойникова шевельнулось слабое, гадкое, дрожащее согласие, и он по-собачьи, вытянув руку из-под одеяла, погладил Надюшу…

К утру Надя проснулась и посмотрела на лицо спящего Гнойникова. Оно было сурово, неприступно и величественно, как в былые дни…

Но каково-то будет пробуждение… Что будет дальше?!

Один (Рассказ о космическом ницшеанце)

На далёкой, блуждающей в темноте планете, на которой не было даже животных, жили люди. Кроме них, во всём мире больше уже не было живых существ. Эти люди жили как обычно: грязно и радостно. Страдали, но всё-таки были довольны собой. Какой-то мягкий предел сковывал их. Но среди этих людей таились странные «избранники», в глубине души чудовищно не похожие на всех остальных. У «избранных» была большая вера в себя; один из моментов этой веры состоял в том, что они сильно любили друг друга, а «обычных» людей старались избегать.