Кровавый жемчуг

– Очень просто, – не совсем уверенно начал Третьяк. – Прежде всего – не каждый день он по клады ходит, а только если попадает ему в руки кладовая роспись. Она тоже на дороге не валяется, за нее иногда большие деньги платить надобно.

– А чего же их продают? – опять не понял Данилка. – Будь у меня кладовая роспись – сам бы по ней клад взял.

– Вот про это ты того кладознатца, Абрама Петровича, спроси. Он-то расскажет, как клад одним в руки дается, а другим – не дается.

– Угомонитесь вы, – сказал Семейка, не имевший охоты слушать бесплодные рассуждения. – Скажи лучше, Третьяк, где твоего кладознатца искать.

– А я откуда знаю! – даже с некоторой обидой воскликнул скоморох. – Он ведь, паскуда, как промышляет? Он вызнает, где у какого купца, или дворянина, или даже боярина денежные неурядицы, и к нему является с кладовой росписью – мол, вот он, клад, хоть сию минуту бери, да в одиночку не могу, нужны людишки с лопатами, нужна телега с конем, и еще там всяких расходов насчитает. Тому же человеку людишек не нанимать – своя дворня есть, и кони на конюшне зря овес жуют, и прочие расходы ему по плечу. Вот они уговариваются, как клад делить, и Абрам Петрович отправляется его брать. Иногда и месяц копается по оврагам, и два, бывает, что и попусту. А то еще люди сами его находят. Он сказывал – боярыня одна была!..

Третьяк ни с того ни с сего расхохотался.

– Ну, что – боярыня?! – перебил его Томила, который тоже хотел перейти ближе к делу.

– Боярыня?! До старости дожила, а ума не нажила. Она странницу приютила, а та повадилась вещие сны видеть. Как утро, так и бежит докладывать, – тут Третьяк прямо преобразился, зачастил тоненьким умильным голосочком: – Матушка-голубушка, кормилица-заступница, свет наш ясный, видела я, что в селе Болячки, в крайней крестьянской избе под печкой клад лежит, сундук турецкого золота! А где то село – этого ей во сне не показали. Боярыня приказывает – спи дальше, авось увидишь! Так, верите ли, вскоре вся дворня стала вещие сны смотреть. И с вечера боярыня прямо приказывала, кому о чем увидеть надобно. И такие вот дуры бывают! Бабьей дурости и в ступе не утолчешь!

– И как, много они насмотрели? – видя, что скоморох без скоморошества обойтись не может, смиренно спросил Семейка.

– Я полагаю, немало, – уже без прибауток отвечал Третьяк. – Особенно когда сговорились про одно и то же врать. Тогда боярыня велела призвать кладознатца. Где-то она слыхала: коли клад неправильно берешь, он еще глубже в землю уходит. Абрам Петрович возился с ними, возился, нашли они ту деревню Болячки! Ночью на шести телегах за кладом выехали!

– Нашли?! – прямо привскочил с бочонка Данилка.

– Нашли, – весомо произнес скоморох. – Изба-то старая была, так они под печью конский череп нашли. Видать, в тех краях так полагалось – для оберега. Но Абрам Петрович с нее за свои услуги вроде бы немало взял.

– Вот то-то и беда, – заметил Томила. – Нам ему платить нечем.

– Так нам же и не клад нужен! – воскликнул Филатка.

Возник спор – за что, собственно, платить деньги кладознатцу? С одной стороны, вроде бы и без его помощи клад сыскали! С другой – от него не те сведения нужны, без которых клада не взять, а те, которые помогут на след убийцы выйти. Третьяк с Томилой чуть друг дружке в бороды не вцепились…

Вроде только что сидел тихий Семейка на самом низком бочонке, даже несколько съежившись от взаимных скоморошьих попреков, и вдруг оказался стоящим посередке, а Томила уже сидел на полу справа от него, Третьяк же прислонился к здоровенному бочкиному боку слева, разинув рот, как это бывает с человеком, который неожиданно треснулся затылком о что-то крепкое.

– Вы сперва его, того Абрама Петровича, сыщите, – сказал Семейка, и по голосу было ясно – осточертел ему шум. – Где его в последний раз видели? Где о нем знать могут? Та старая боярыня на Москве еще проживает или давно постриг приняла?

Томила неторопливо поднялся и, грознее вставшего на дыбы медведя, пошел на Семейку.

– Драки тебе захотелось? – спросил сурово. – С татарчатами у меня расправа проста! Вот как сейчас!..

А что – сейчас, договорить не успел. Данилка сорвался с места и заступил ему дорогу.

– Вот это видел? – спросил парень, показав кулак, который от нелегкого конюшенного труда вырос у него такой – мало не покажется. – Я тебе твое гнилое слово в глотку вобью! Вместе с зубами его сожрешь! Какой он тебе татарин?! Сам ты нехристь!

Тут на плечах у Томилы повисли Третьяк и Филатка, а Федосьица кинулась оттаскивать Данилку.

– Ты что, парень, взбесился?! Да он же – кулачный боец!

– Дурак он, а не боец! – кричал, отпихивая Федосьицу и поражаясь ее недюжинной силе, Данилка. – Не дам товарища порочить! Пусть отца своего лает и бесчестит!

– Да не вопи ты так! – наконец-то и Семейка повысил голос.

Тут оказалось, что он незаметно оказался рядом и вместе с Федосьицей удерживает Данилку.

– Угомонитесь, Христа ради! – взывал Третьяк. – Вот ведь сцепились – как кобели! Того гляди, шерсть полетит!

– Бочата полетят! – вообразив драку в погребе, воскликнул Филатка.

Семейка отпустил Данилкино плечо.